Когда же скончалась игуменья Серафима, Александра Андреевна проявила огромную настойчивость в сборе воспоминаний для книги об игуменье, участвовала в молитве по соглашению об издании этой книги, так же как и об издании трудов владыки Серафима и об акафисте ему.
“Двенадцать лет общалась я с матушкой. Не могу без неё, плачу”, — говорила она после кончины игуменьи. Недели за две до своей кончины успела Александра Андреевна увидеть макет книги “Игуменья Серафима” — плод её горячей, деятельной любви. Одобрив макет, она сказала: “Матушка живая, в вашей книге она ожила. Книга будет раскупаться быстро”. Сбылось её предсказание: действительно, за три с половиной месяца разошлась половина тиража.
За месяц до кончины Александры Андреевны в её квартире и с ее активным участием обсуждались проблемы издания книги “Неизвестные страницы русского зарубежья”, посвященной потомкам русских эмигрантов, сохранившим уникальные архивные материалы.
Она с увлечением читала и дарила близким знакомым книги Василия Белова, Юрия Кузнецова, Станислава Куняева, была постоянной подписчицей журнала “Наш современник”. Из современных поэтов она особенно любила Николая Рубцова. В разговоре она нередко приводила любимые строфы из его стихотворений:
Пусть душа останется чиста
до конца, до смертного креста.
За всё добро расплатимся добром,
за всю любовь расплатимся любовью.
Россия, Русь! Храни себя, храни!
И его стихи о Пушкине:
Словно зеркало русской стихии,
Отстояв назначенье своё,
Отразил он всю душу России
И погиб, отражая её.
Девятый день её памяти совпал с праздником апостола Андрея Первозванного, просветившего Россию светом веры Христовой, а сороковой день — с отданием праздника Рождества Христова. “Душа Александры Андреевны действительно во благих водворится, — сказал священник по окончании панихиды на сороковой день её кончины, — и память её действительно в род и род: у неё многочисленное и благочестивое потомство. Её имена — Александра и Искра: царственная, как и подобает царице Александре, и пламенная, как и подобает Искре. А мы будем помнить её, молиться о ней и сохранять эту искру в сердцах наших”.
ДМИТРИЙ ДАРИН ЦЕНА НЕДЕЯНИЯ,
или “ПОЧЁМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ?”
Иван Ильин, чьи останки были перезахоронены в Москве вместе с останками генерала Деникина и на кого ссылался президент России в своём послании Думе (из-за рвения неизвестного спичрайтера теперь необходимо оговариваться, что автор, как и другие мои соотечественники, обращался к трудам Ильина задолго до “высочайшего” упоминания), абсолютно точно определил: “Искусство не есть промысел, приспособление к внешним условиям, к спросу и заказу, оно есть СЛУЖЕНИЕ (выделено автором), ориентированное по внутренним требованиям, по духовным звёздам”. После Белинского (“искусство есть непосредственное содержание истины или мышление в образах”) лучше сказано не было. Вот и интересно посмотреть, чему или кому служит искусство и нынешние его деятели? Какую культуру формируют они?
Пока оставим за скобками, вернее, за бортом корабля будущего (с современностью сложнее) масскульт как обычное гешефтмахерство от культуры, не имеющее ничего общего с любыми другими целями, кроме наполнения кассы. Это не сегодня решилось, это сопровождало культурный процесс всегда и везде, правда, сегодня, с учётом бешеного развития коммуникаций, это уже идеология. Идеология вполне понятная, обслуживающая неразрывность потребительской цепочки в массах. Гейне как-то назвал поэзию прачкой, обслуживающей идею христианско-германского национального духа. Сейчас нас одолели “заезжие” идеи, хотя и “заезжих людей”, активно проповедующих либерально-демократические идеи с экранов телевизоров и с важных государственных постов, предостаточно. Мир переходит на постиндустриальную стадию развития, когда проблема состоит не в том, чтобы “больше и дешевле произвести”, а “быстрее и дороже реализовать”. Причём реализация, то есть потребление, предполагает в современных условиях неразрывность и постоянность. Масскульт — необходимейший инструмент воспитания потребительской психологии. Смотрите, эта “звезда” одевается от такого-то кутюрье, сменила машину такой-то марки на другую, пользуется парфюмом такого-то производителя, ездит отдыхать на такой-то курорт — и так до бесконечности. На научном языке это называется “овеществление человеческих отношений”, когда человек представляет собой набор “знаков” успеха. Точно так же овеществляется само искусство, когда предмет эстетического переживания трансформируется в “художественную ценность”, которой “модно” обладать. А поскольку общепризнанных шедевров на всех не хватает, да и стоят они чертовски дорого, оставалось одно — организовать общественное признание чему-то другому — от “Чёрного квадрата” Малевича до “музыки” Джона Кейджа (например, опус под названием “4 минуты 33 секунды”). В одном нет изображения, в другом — звуков. Ну и что? Зато это модно, это шедевр!! Несогласные или просто недоумевающие объявляются не имеющими вкуса ретроградами. Такие “знаки” искусства — чистой воды симуляция, создаваемая авторами, критикой и отчасти самой публикой, и уже никак не имеющая реального содержания. Примерно это хотел сказать Ильин, когда писал, что “автор балуется и кощунственно богатеет”, имея в виду Пикассо. Или более развёрнуто: “Ныне царит изобретающее!! и дерзающее!! (курсив авт.) искусство, с его “красочными пятнами”, звуковыми пряностями и эффективными изломами. И современный художник знает только две “эмоции”: зависть при неудаче и самодовольство в случае успеха” (“Путь к очевидности”). Вот и весь постмодернизм. Нравится, не нравится — ничего личного, только бизнес.
Читать дальше
