Леонид Млечин - Служба внешней разведки

— Больше эту тему не поднимайте.

На следующий день в министерство поступили еще более тревожные сведения — посол Пегов оказался в оппозиции к новому руководству Алжира. Фалин доложил об опасности осложнений в советско-алжирских отношениях.

Выслушав его, министр снял очки и спросил:

— Вам что, устного указания мало? Пегова не трогать. Странный вы человек…

Но требующие немедленной реакции телеграммы продолжали приходить из Алжира. Когда Фалин положил очередную шифровку на стол министру, Громыко прочитал и сказал:

— Я посоветуюсь с членами политбюро.

Через несколько часов было принято решение назначить Пегова послом в Индию. Причем ему предписывалось немедленно сдать дела и вылетать в Москву.

Пегов был свояком члена политбюро Михаила Андреевича Суслова. В 1973 году Громыко пришлось взять Пегова заместителем в министерство. А когда Суслов стал вторым человеком в партии, он вернул родственника на партийную работу. В октябре 1975 года Пегов стал заведовать отделом по работе с загранкадрами и выездам за границу, которым так долго руководил бывший начальник разведки Панюшкин.

Когда Дроздов приехал в Москву в отпуск и пришел с докладом к председателю КГБ, Андропов признал:

— В деле с Шевченко ты был прав. Это наша вина. Наказывать тебя за него никто не будет.

Юрий Владимирович сообщил Дроздову, что заведующий отделом ЦК Пегов жаловался на него:

— Что между вами произошло?

Выслушав Дроздова, сам позвонил Пегову, чтобы уладить конфликт с могущественным заведующим отделом. После смерти Суслова и Брежнева Андропов, став Генеральным секретарем, сразу же, в декабре 1982 года, отправил Пегова на пенсию…

Громыко потом спросил Дроздова, почему он не обратился к нему относительно Шевченко. Дроздов ответил, что не решился беспокоить министра, а его заместители и Трояновский были своевременно информированы.

Андрей Андреевич не любил спецслужбы. У него был неприятный опыт общения с резидентами. В июне 1952 года Громыко с поста первого заместителя министра отправили послом в Англию. Это было очевидным понижением. Когда Громыко приехал в Лондон, резидент внешней разведки Министерства госбезопасности, выяснив по своим каналам, что посол не в фаворе, накатал на него телегу. Громыко пришлось писать объяснение на имя Сталина. Вся эта история могла поставить крест на его дипломатической карьере, но Сталин вовремя умер.

После побега Шевченко Министерство иностранных дел перестало рассылать советским послам информацию о деятельности их коллег в других странах. Мания секретности доходила до абсурда. Например, посол в ФРГ не знал, о чем Москва договаривается с ГДР…

Так почему же Шевченко ушел к американцам?

Политические мотивы предположить трудно. Не тот он был человек, не диссидент.

Бежали — в основном ради денег — сотрудники КГБ или ГРУ, недовольные своей карьерой. Что касается Шевченко, то особые отношения с министром иностранных дел Громыко обещали ему большую карьеру. Он и достиг немалого.

Скорее, ему очень понравился образ жизни заместителя генерального секретаря ООН и связанные с этой должностью почет, привилегии и комфорт. Не хотелось ему опять возвращаться в Москву.

Видимо, что-то разладилось и в его личной жизни. Ему было сорок семь лет. Мужчины после сорока часто переживают своего рода кризис. Американцы нашли ему профессиональную женщину. Потом она написала мемуары, из которых следовало, что она была потрясена неопытностью советского дипломата в интимных отношениях. Прожить целую жизнь и не знать радостей жизни — она искренне сочувствовала советскому дипломату.

Открывшиеся радости жизни помогли Шевченко адаптироваться в Соединенных Штатах. Но, судя по всему, особенно счастливой его жизнь в Америке назвать трудно.

Бывший помощник Громыко боялся, что его убьют за предательство. Но он умер своей смертью ровно через двадцать лет после своего шумного побега.

Я узнал о его смерти полтора года спустя.

Он был мне лучшим другом. Второго такого уж не будет. Теперь я точно это знаю. Я гордился его дружбой. Пока она не растаяла как дым.

Мы не ссорились. Не говорили обидных слов, ни в чем друг друга не обвиняли. Даже виделись иногда. Держались так, словно ничего не произошло. Обиженным считал себя я и ждал, что он когда-нибудь сочтет необходимым объясниться. Объяснение не состоялось.

В последний раз он мне позвонил из ведомственного госпиталя.