Константин Крылов - Нет времени

Умудрённый опытом житель постсоветского пространства тут же вспомнит аналогичные советские практики — «национальные квоты» при поступлении в ВУЗы или при партийных «наборах», издание книг и журналов (как правило, «планово-убыточных») на «национальных языках», этнографические привелегии (право «сохранять свою культуру») и прочие бенефиции и преференции, получателями которых были все «советские народы» (кроме русских, назначенных «большинством», с обычными правами и обязанностями донора, и нескольких «плохих наций», [123]подозреваемых в нелояльности). Эти ассоциации законны. Директор Центра независимых социологических исследований Виктора Воронков в своём докладе «Мультикультурализм versus деконструкция этнических границ?» [124]прямо называет СССР «страной победившего мультикультурализма». К нему присоединяются составители сборника: советские практики проще всего описывать как «мультикультурализм de facto».

Интересно, что и у советского, и у западного извода мультикультурализма оказывается один и тот же источник: эссенциалистское понимание «национального» как антропологически заданного фактора, сущностного свойства человека. Это понимание, в свою очередь, восходит к романтическому представлению о «национальном» как о высшей форме выражения инаковости. Представитель «другого народа» — это всегда «Другой», «Иной», «Непохожий На Меня», причём его инаковость, в отличие от индивидуальных особенностей, построена не на песке личных прихотей и капризов, а на твёрдой скале «национальной солидарности», «вековой культуры», «памяти предков», etc. Признание права «носителя инаковости» на «инаковость», таким образом, оказывается чем-то аналогичным признанию права личности на её уникальность — и даже, пожалуй, более обоснованным. Соответственно вопросы о генезисе этнического оказываются столь же неприличны, сколь и вопросы о генезисе «уникальности каждой личности»: «голосу крови и исторической памяти» нельзя задавать ницшеанский вопрос «кто говорит», ему можно лишь почтительно внимать.

Однако опыт — и прежде всего постсоветский опыт — убеждает нас в обратном. Мы слишком хорошо знаем (и авторы сборника не стесняются этого знания), что этничность есть прежде всего политический конструкт, а точнее говоря — ярлык, знамя (а то и жупел), чья функция — не столько называть вещи своими именами, сколько отвлекать внимание, скрывать, маскировать, прятать. При этом всё то, что прячут (по негласной взаимной договорённости) все те, кто пользуется «словарём этничности», может оказаться набором очень разных, иногда никак не связанных друг с другом реалий, более или менее удачно подвёрстанных к дискурсу «этнического». Очень многие вещи, начиная от конфликтов с московскими чиновниками и милиционерами и кончая чеченской войной, удобно (но не обязательно «правильно») описывать в категориях «противостояния народов».

Этноскептицизм как методологическая позиция начинается с недоверия к языку «национально-ориентированного» дискурса (который мультикультурализм, в общем, принимает, — хотя и провозглашает на нём более утешительные истины, чем, скажем, националисты). В частности, у этноскептиков постсоветский взрыв национальной озабоченности, породившей вороха «идентичностей» не вызывает ничего, кроме брезгливого недоумения: они не верят в новодельную «инаковость» бывших советских людей. Если иммигранты в странах Запада зачастую и в самом деле глубоко отличны от местных, то все советские ели из одного котла, все более или менее свободно говорят по-русски, служили в советской армии, были членами партии и комсомола, короче говоря — имеют вполне опознаваемое общее прошлое. В. Малахов заключает: «иммигранты в сегодняшней России в массе своей — по крайней мере, взрослая их часть — бывшие «советские люди» … Те, кого предлагают считать «другими» у нас, «другими» в строгом смысле слова не являются». То есть выдавать себя за каких-то «марсиан» у них нет никаких оснований, [125]и этнокультурное «моя твоя не понимай» есть, в большинстве случаев, сознательная политика, направленная на получение выгод от непоняток.

Отдельная тема — мультикультурализм и проблема суверенитета (этому вопросу в сборнике посвящён целый раздел). Вкратце: мультикультурализм, среди всего прочего, задумывался как плата за отказ от претензий на собственную государственность, «алименты без развода». С другой стороны, понятно же, что мультикультуралистские практики в чём-то и провоцируют интерес к «окончательному решению национального вопроса» (путём обретения собственной государственности). Вопрос в том, стоит ли кормить волка, который, откормившись, ещё прытче побежит в лес. Авторы раздела, в общем, согласны с тем, что, с одной стороны, «никогда сам этнос не выступает в качестве … борца за что бы то ни было, в том числе и за политическую самостоятельность. Всегда такую роль играют политические группировки, претендующие на выражение интересов своего этноса», [126]а с другой — «после войны… стало очевидно, что ни национальный суверенитет, ни самоопределение не могут отныне стоять выше всех прочих ценностей и целей». [127]Тонкость, однако, в том, что такие признания вовсе не препятствуют сецессии: если агрессивное меньшинство сумеет заручиться поддержкой больших международных парней, они найдут какую-нибудь причину помочь вот именно этому конкретному «маленькому гордому народу» и признать его права (опыт Югославии в этом отношении вполне показателен).