- Действительно, зачем?
- Ну вы меня обижаете. Как зачем? Поддержать. Помощь, может, какая нужна. - Алик улыбался так мило, так искренне, что я ему поверил, забыв народную мудрость: когда кошка хочет поймать мышку, она притворяется мышкой.
2*
Когда советник ушел, я попросил секретаршу пригласить телевизионщиков.
- Никого нет, - развела она руками. - Как ветром сдуло.
31 января.
Обо всем этом я вспомнил, покинув особняк на тихой улочке. Теперь - в больницу. Метелило. Свет фар выхватывал из темноты сонмы танцующих снежинок. Оттанцуют свое, откружатся и лягут под колеса, чтобы стать ледяной мертвой коркой. Все, как в жизни.
…Медсестра провела меня к маме. Неплохо - палата на троих. Мама - у окошка в углу. Увидев меня, улыбнулась, согнав с лица тень тревоги и муки.
- Тебе больно? - спросил я ее.
- О чем ты? Нам, женщинам, не привыкать. Я вот четверых вас родила - и это при таких-то узких бедрах.
У соседок - теток с перебинтованными руками и ногами - ушки на макушке. Интересно им, слушают, согласно кивая. Молодец, мол, бабуля! Им бы, мужикам, хоть сотую долю нашей бабьей боли.
- Вот, мама, гостинцы. Скажи, что еще надо?
- Ничего. У меня все есть - ребята только что были, натащили всего. А ты, вижу, голодный. Возьми в тумбочке кефирчик, выпей - все равно испортится.
- Началось в колхозе утро! Чтобы я у родной матери в больнице последний кефир выпивал - за кого ты меня принимаешь?
- Шутишь все, смеешься над матерью?
- Я же любя. Выздоравливай скорей, ни о чем не думай.
- Как же без дум? За отца душа болит. И о тебе тоже все время думаю. Боюсь, как бы не обозлился ты на людей. Со злом за пазухой плохо жить, неловко. Ну, ладно, иди. Спасибо тебе.
Господи, за что спасибо-то! Всю дорогу до дома у меня стояли в голове мамины слова. Меня всегда поражало, что она никогда не отзывается о людях плохо. Как-то мы с ней говорили о войне. О том, кто и как на ней выживал.
- Ясно, кто, - сказал я, начитавшийся тогдашних разоблачительных книг и статей, - предатели и трусы - вот кто.
- А мне, - сказала мама, - все больше хорошие люди запомнились. Слушай, расскажу.
И она рассказала, как страшно и одиноко было им вдвоем с десятилетней сестренкой, когда немцы подходили к Гатчине. Им казалось, что про них все забыли, что они одни-одинешеньки в этом мире.
Но пришел человек с отцовской работы. Бухгалтер, кажется. Даже не друг, а просто сослуживец. У него была с детства искалечена нога, поэтому и не взяли в армию.
Он велел собираться.
Второпях собрала мама какие-то узелки. Куклу засунула, а вот многие
необходимые в эвакуации вещи забыла. Или не сообразила. Что с нее взять - с пятнадцатилетней?
Их увезли в Ленинград последней машиной. Прямо из-под бомбежки.
…Бухгалтер нашел сестренок на эвакопункте.
- Вы швейную машину, - говорит, - девчонки, забыли. Возьмите, пригодится на чужбине.
Оказывается, он гнал за ними на велосипеде. Много километров. Со швейной машиной "Зингер" на багажнике. С исковерканной, без пальцев, ногой. Зачем?
- Наверное, - объяснила мама, - он чувствовал себя виноватым, что отец пошел воевать, а он - нет. И, помогая нам, искупал таким образом вину.
- А что стало со швейной машиной?
- Она спасла нас от голода. Когда совсем стало худо, мы выменяли ее на три пуда хлеба. Еще и денег дали…
Теперь я знаю, почему моя мама готова отдать людям последнее.
Подобные истории есть, пожалуй, в каждой семье. Не поэтому ли мы, русские, выиграли ту войну. Разве можно представить немца на месте бухгалтера из Гатчины?
Нет, не могу представить. И все же. Почему сейчас все так плохо? Неужели что-то сдвинулось в этом мире?
5 февраля.
Вечером, когда газету уже подписали и редакция опустела, в кабинет ко мне пришли оба Романа. Хохочут:
- Хотите хохму?
- Валяйте. Но если вы об этих наших делах, то лучше выйдем на лестничную площадку - здесь наверняка слушают.
- О, у вас уже мания преследования? Пусть слушают, ума набираются. Это Бухавец. Сегодня его снова водили на допрос в наручниках.
- Знаете, что они мне предложили? Не поверите - деньги из спецфонда.
- За что? Глазки у тебя, Бухавец, некрасивые - все опухли. Характер отвратительный…
- Все за то же. Чтобы сдал информатора.
- Сдал?
- Не шутите так. Сначала я для хохмы торговаться стал. Они встрепенулись, на видеокамеру стали снимать.
- Подставляешься, Роман Константинович.
- Не. Камера у них сразу же сломалась. А когда торг дошел до десяти тысяч деревянными, я послал их, сами понимаете куда. Немцов взбеленился, пригрозил, что посадит меня в одну камеру с наркодилером и посмотрит, кто кого первый отпетушит.
Читать дальше
