Максим Калашников - Крещение огнем. Борьба исполинов

— А патроны куда, в подсумок?

— У вас должна быть специальная разгрузка!

— Но ее нет! Что же делать?

— Получайте на складе. Все лишнее выгрузить, оставить только паек, белье и воду! — и он скучающе отвернулся…»

И тут налетает третий проверяющий, устраивая разнос за то, что личный состав грязен и немыт перед рейдом. Ему отвечают: баня не работает, водовода к ней не подвели. Подскакивает заместитель командира полка по тылу и начинает уверять, что баня действует — а потому уводит проверяющего в столовую. Проверяющий даже не думает проверить — не врет ли зампотыл.

А он лжет: баня не работает. Воды нет.

И тут налетает очередной проверяющий: по политической части:

«— Где ваш план работы на боевые, лейтенант?

Я с тяжелым вздохом достал из полевой сумки тетрадь.

— Так, хорошо, почитаем, полистаем! Вот это зря написано, сюда нужно добавить о работе с местными жителями, тут формулировка некрасивая, — размышлял он вслух. — Что-то мало мероприятий на месяц! Ну ладно, теперь следующее. Где ваши лекции политзанятий и тетради рядового состава?

— Все в машинах находятся. Мы ведь конспекты ведем, когда с гор спускаемся, а наверху только личные беседы без писанины.

— Как так? Занятия должны проводиться в любых условиях! А журналы учета проведения занятий?

— Эти документы остаются в роте.

— Нет, обязательно брать с собой! (Это в горы-то — когда на себе приходится волочь боеприпасы, воду, еду. — М. К. ) Где походная ленкомната (Ленинская комната. — М. К. )?

— Вот она, расстилай, Фадеев, палатку.

— Так-так. Планшеты старые. Где фотографии Политбюро?

— Да за ними не уследить, меняются теперь слишком часто, даже в полку-то портретов нет!

— Плохо, очень плохо. Так и запишем. — И он аккуратно что-то записал в блокнотик. — Что ж, плохо работаете! Даже не пойму, как вас держат на этой должности. Разберемся с вами позднее…»

Как видите, в высшие офицеры выбивались не боевые командиры, а вот такие уроды. Те, что ни хрена не изучают боевой опыт, к людям относятся наплевательски, ведут себя как самодуры и противоречат при этом друг другу. Да еще и мешают нормальным командирам заниматься настоящим делом, отвлекая их на бессмысленную писанину, оформление «внешней красивости» и прочую чушь. Перед нами — типичные бюрократы (хотя и в погонах), которым важно не реальное дело, а их должности и возможности урвать побольше от общества. В такой армии толковый офицер не может углублять военные знания — он вынужден бороться с маразмом начальства и бытовой неустроенностью. Итог — падение боеспособности, незнание даже имеющейся в распоряжении боевой техники, проигрыш в столкновении с противником, в армии которого военные тренируются и занимаются делом, а не писаниной и уборками. Где военные снабжены и жильем, и банями, и хорошим питанием. Преступление генеральской сволочи (и в СССР, и в РФ) — в том, что она заставляла и заставляет офицеров и бойцов жить где придется, жрать что придется и заниматься отупляющими, ломающими психику, бессмысленными вещами.

И это после семи лет войны в Афгане! Интересно, если бы такие высшие офицеры и генералы были у Гитлера — долго бы протянул вермахт? Да, представить себе таких «военачальников», творящих революцию в военном деле, как-то трудно. Знаешь, читатель, они утверждали, что в Афгане сначала терпели неудачи потому, что готовились совсем к другой войне — с НАТО. Враки. Они и к войне с Западом оказались бы неготовыми.

Обратите внимание: это — 1985–1987 гг. Время, когда американские военные действительно создают вооруженные силы будущего.

Как я ни люблю СССР, но считаю: нашу армию тех лет нужно было просто расформировывать — и создавать совершенно новую. Со строгой «переборкой» командирского состава. То же самое придется делать и с нынешней армией — так называемой «Российской».

«… Азербайджан. Мы выполняем задачу эвакуации семей офицеров. Жуткое зрелище. Большой стадион СКА. Туда вывозились семьи офицеров, чтобы их не порезали, не убили. Цинизм был жуткий. Стоят жены офицеров, в тапочках, халатах, кутаются в одеяла. И у них на глазах садится вертолет и в него заносится куча чемоданов и любимая собачка очередного высокого армейского начальства. И он улетает. А женщины и дети стоят под открытым небом. Январь. Снег. И смотрят на это. Любовь была просто неописуемая. И мы это видели. И понимали, что сейчас мы здесь, а наши жены и дети, если, не дай бог, что случится в Ташкенте, то мы здесь, а они там в халатах и тапочках будут рассматривать, как шикарно на вертолетах вывозятся собачки и котики начальства. Ничего более циничного придумать нельзя. Подрывалась вера…»