Валерий Джалагония - Шутки усталых вождей

Лион Фейхтвангер присутствовал на нескольких заседаниях процесса, проходившего в Колонном зале Дома Союзов, и подробно описал увиденное: "Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в публику. По общему виду это походило больше на дискуссию, чем на уголовный процесс, дискуссию, которую ведут в тоне беседы образованные люди, старающиеся выяснить с максимальной точностью все происшедшее".

Дискуссия? Может быть, но уж очень специфическая: проигравшие диспутанты в полном составе были расстреляны. Сегодня мы как будто все знаем о закулисной стороне сталинских процессов -- шантаже и угрозах, которым подвергались обвиняемые, многочасовых непрерывных допросах, сопровождавшихся всеми видами физического воздействия. Но многое не перестает поражать. Призрачная надежда спасти свою жизнь и, главное, жизнь близких, наверное, могла побудить обреченных людей выучить назубок свою роль и отбарабанить на открытом заседании признания-самооговоры. Но как можно было отрепетировать шутки, которые то и дело звучали из уст обвиняемых?

Особенно много острил Карл Радек, политик, писатель и журналист -наиболее колоритная фигура процесса. Фейхтвангер наблюдал за ним с жутковатым интересом -- безобразное худое лицо, обрамленное каштановой бородой, очень хладнокровный, зачастую намеренно иронический. Выступая, он немного позировал, показывая свое искусство актера -- надменный, ловкий, литературно образованный. Он то ударял газетой о барьер, то брал стакан чая, бросал в него кружок лимона, помешивал ложечкой и, рассказывая о чудовищных делах, пил чай мелкими глотками.

Вот отрывок из стеннограммы, опубликованной в "Правде". Главный обвинитель Вышинский спросил: "Эти ваши действия были сознательными?" Радек хладнокровно ответил: "Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда" (Смех в зале). В своем заключительном слове Радек сказал: "Не меня пытал следователь, а я его: два с половиной месяца отпирался"...

Еще в ту пору, когда Карл Радек был секретарем Коминтерна, издавал книги, сотрудничал в "Правде" и "Известиях", по стране гуляли сочиненные им анекдоты. Анатолий Мариенгоф в книге "Бессмертная трилогия" вспоминает о вечере в доме Таировых -- Александра Яковлевича, художественного руководителя Камерного театра, и его жены блистательной Алисы Коонен. "Зашел разговор о демократии. В нашем понимании и в американском. Насмешливо почесав свои рыжие бакенбарды, Карл Радек сказал:

- Конечно, у нас могут быть две партии... одна у власти, другая в тюрьме.

И в столовой стало тихо. Никому больше не захотелось разговаривать о демократии.

Радек мне понравился".

А вот анекдот, приведенный Александром Бовиным в книге "5 лет среди евреев и мидовцев". Радек спрашивал: "В чем разница между Сталиным и Моисеем?". И сам же отвечал: "Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин -- из Политбюро".

Здесь уместно вспомнить еще один анекдот, авторство которого осталось неизвестным. У Сталина спрашивают, есть ли у него хобби? "Да, -- отвечает он, -- коллекционирую анекдоты". -- "И много собрали?" -- "Да сотня лагерей наберется". Надо ли говорить, какую реакцию вызывало у "кремлевского горца" (выражение Осипа Мандельштама) фольклорное увлечение Карла Бернгардовича?

Фейхтвангер пишет, что Сталин рассказывал ему о своем дружеском отношении к Радеку и о боли, которую причинило ему вероломство последнего. "Вы, евреи, -- сказал Иосиф Виссарионович, -- создали бессмертную легенду -- легенду об Иуде".

У меня с именем Радека связана своя маленькая история. В многотомной Литературной энциклопедии, издававшейся в 30-е годы, -- я приобрел ее у букинистов -- статья о Радеке была аккуратно заклеена белыми листочками. Хорошо хоть, что ее не вырезали или не замазали чернилами, как полагалось поступать с "неблагонадежными" текстами. Я сразу же принялся осторожно отклеивать эти заплатки; их было много -- Радеку в 9-м томе посвящено несколько страниц. Сложная биография: участвовал в рабочем движении Польши и Германии, работал с Розой Люксембург, был членом ЦК РКП(б), побывал в левых и правых, исключался из партии и восстанавливался (на суде Радек скажет: "Нет ничего опаснее офицера, с которого сорвали погоны").

В общем, занимаясь "реставрацией" его жизнеописания, я замучился, и кое-где текст оказался поврежденным, что затрудняет чтение. В тупик поставила строка, что в 1967 году Радек прочитал лекцию о 50-й годовщине Октябрьской революции. Я хорошо знал, что из 17 обвиняемых в том процессе 13 были приговорены к смерти, а четверо, в том числе Радек, -- к длительному тюремному заключению. Однако через два года "мягкий" приговор был заочно, без участия обвиняемых, пересмотрен, и их тоже расстреляли. И вдруг лекция в 67-м (сам том, кстати, вышел в 35-м)!