Учась в средней школе, я преуспел в математике, а поступив в Мичиганский университет на инженерный факультет, я записался на продвинутый курс высшей математики. Решение математических задачек было захватывающим испытанием для меня. Однако когда я открыл для себя компьютеры, то нашел нечто более интересное — машину, в которую можно было заложить программу. И уже программа пыталась решить задачу, после чего машина быстро проверяла решение. У компьютера было четкое понимание правильного и неправильного, истинного и ложного. Были ли мои идеи верными? Машина могла бы ответить на этот вопрос. Это было очень соблазнительно.
Мне повезло, и я получил работу, связанную с программированием первых суперкомпьютеров, и открыл поразительную способность больших машин к числовому моделированию сложных систем. Когда в середине 1970-х я поступил в аспирантуру Калифорнийского университета в Беркли, я начал поздно ложиться спать и часто просиживал всю ночь, изобретая новые миры внутри машин. Решая задачи. Сочиняя программы, которые так и напрашивались на то, чтобы их написали.
В биографическом романе о Микеланджело «Муки и радости», принадлежащем перу Ирвинга Стоуна, автор очень ярко описал, как Микеланджело высекал свои статуи из камня, «разбивая чары мрамора», следуя за образами, которые были у него в уме. [186] Как-то Микеланджело написал сонет, который начинается со следующих слов: И высочайший гений не прибавит Единой мысли к тем, что мрамор сам Таит в избытке, — и лишь это нам Рука, послушная рассудку, явит. (Перевод А. М. Эфроса)
В мои самые экстатические моменты программа возникала на компьютере так же, как статуя под рукой Микеланджело. Однажды мне показалось, будто я ощущаю, что программа уже в машине и ждет, чтобы ее выпустили на волю. Бессонные ночи казались малой ценой, которую надо было заплатить для освобождения программы — для того, чтобы придать идеям конкретную форму.
Стоун так описывает протекание творческого процесса у Микеланджело: «Он работал не на основе набросков или глиняных моделей; они все отставлялись в сторону. Он высекал скульптуру по образу, который был у него в голове. Его глаза и руки знали, где должна пройти каждая линия, каждый изгиб и возникнуть масса и на какой глубине в сердце камня нужно высекать барельеф» (Stone, p. 144).
После нескольких лет обучения в Беркли я стал отсылать некоторые написанные мною программы — учебную систему для Паскаль, утилиты для UNIX и текстовый редактор под названием «vi» (который, к моему вящему удивлению, все еще используется, хотя с момента его создания прошло больше двадцати лет) — другим людям, у которых были похожие на мой небольшие миникомпьютеры PDP-11 и VAX. Эти достижения в области программного обеспечения в конечном итоге привели к созданию в Беркли своей версии операционной системы UNIX, ставшей личным «успешным бедствием»: так много людей жаждало ее, что я рисковал никогда не закончить свою докторскую. Вместо этого я получил работу в DARPA, [187] # Управлении перспективных исследовательских программ Министерства обороны США.
отладив берклийскую версию системы UNIX для работы с Интернетом и сделав так, чтобы она заслуживала доверия и хорошо поддерживала большие исследовательские приложения. Все это доставило мне немало удовольствия и было по достоинству вознаграждено. И, честно говоря, роботы не встречались мне ни там, ни где бы то ни было поблизости.
И все-таки к началу 1980-х годов я находился в кризисе. Релизы UNIX были очень успешными, и вскоре мой небольшой проект получил деньги и кое-какой персонал. Однако в Беркли всегда было больше проблем с офисным пространством, чем с финансированием. У них не нашлось вспомогательного помещения, необходимого для реализации проекта. Так что, когда на горизонте появились другие учредители будущей Sun Microsystems, я не упустил этот шанс. Благодаря долгим часам работы в Sun рождались первые рабочие станции и персональные компьютеры. Я наслаждался тем, что принимал участи в разработке технологий, позволяющих создавать усовершенствованные микропроцессоры, и таких Интернет-технологий, как Java и Jini.
Надеюсь, что благодаря всему вышесказанному понятно, что я не луддит. Скорее, наоборот. Я всегда верил в ценность научно-исследовательского поиска, стремящегося к истине, и в способность великих инженерных разработок способствовать материальному прогрессу. Промышленный переворот неизмеримо улучшил повседневную жизнь людей за последнюю пару столетий, и я всегда ожидал, что моя собственная карьера будет связана с выработкой результативных решений реальных проблем.
Читать дальше