А Федоров: Стиль и композиция критической прозы Иннокентия Анненского

Перекликаются и образы лирики и прозы. Так, стихотворение "Зимний поезд" завершается строфами:

Но тает ночь... И дряхл и сед,

Еще вчера Закат осенний,

Приподнимается Рассвет

С одра его томившей Тени.

Забывшим за ночь свой недуг

В глаза опять глядит терзанье,

И дребезжит сильнее стук,

Дробя налеты обмерзанья.

Пары желтеющей стеной

Загородили красный пламень,

И стойко должен зуб больной

Перегрызать холодный камень.

А в предпоследнем абзаце статьи "Проблема Гамлета" проходят некоторые из этих же образов:

"Это бывает похоже на музыкальную фразу, с которою мы заснули, которою потом грезили в полусне... И вот она пробудила нас в холодном вагоне, но преобразив вокруг нас всю ожившую действительность: и этот тяжелый делимый нами стук обмерзших колес, и самое солнце, еще пурпурное сквозь затейливую бессмыслицу снежных налетов на дребезжащем стекле... преобразило... во что?" (с. 172).

Последняя строфа стихотворения "Листы" начинается строками:

Иль над обманом бытия

Творца веленье не звучало...

И сочетание "обманы бытия" проходит в последнем абзаце статьи "Гейне прикованный" (соответствующую цитату см. ниже - с. 161).

Отзвук стихотворения "Молот и искры" (1901), где есть строки:

Молот жизни мучительно, адски тяжел,

И ни искры под ним красоты,

внезапно возникает на одной из последних страниц статьи "О современном лиризме" (1909), где сказано: ... "задайтесь вопросом, точно ли Красота радость для того сердца, откуда молот жизни выбивает искры" {См. "Аполлон", 1909, э 3, с. 28.}.

Совпадения, подобные приведенным, конечно, неслучайны, поскольку ими затрагиваются словесные элементы, обозначающие важные для Анненского понятия (_я_ и _не-я_, "обманы бытия") или воплощающие поразившие его впечатления от окружающего мира. И все же, как бы интересны ни были сами по себе эти совпадения, не они играют определяющую роль для неповторимого поэтического характера прозы Анненского. Этот ее характер обусловлен прежде всего той глубокой и неподдельной искренностью тона, какая свойственна и лирике поэта, и выражается он в особом, лично окрашенном образном строе и в специфической ассоциативной связи образов Анненского, часто имеющих символический оттенок и входящих в общую многоплановую структуру той или иной статьи, того или иного эссе. Лирику и критическое творчество Анненского роднит именно их ярко выраженная смысловая многоплановость - то свойство художественной речи, которое, принимая у каждого писателя разные формы, проявляется в том, что слова в своей совокупности говорят нечто большее, чем их прямые или традиционно-переносные значения вместе взятые, что в них заложена возможность нескольких, пусть даже не вытесняющих друг друга, а сосуществующих осмыслений. По поводу этой черты как особенности речи стихотворной Анненский высказался сам в статье "О современном лиризме": "Мне вовсе не надо обязательности одного и общего понимания. Напротив, я считаю достоинством лирической пьесы, если ее можно понять двумя или более способами, или, недопоняв, лишь почувствовать ее и потом доделывать мысленно самому. Тем-то и отличается поэтическое словосочетание от обыденного, что иногда какой-нибудь стих задевает в вашем чувствилище такие струны, о которых вы и думать позабыли" (с. 333-334).

Эта мысль может быть распространена не только на лирику, о которой здесь говорится, но и на прозу, как повествовательную, так и критическую, если она подлинно художественна. Но при этом необходимы уточняющие оговорки: затронутая черта художественной речи - отнюдь не результат разных читательских восприятий одного и того же произведения, а нечто присущее самой его ткани и отражающее определенный и широко распространенный тип художественного мышления; "мысленное доделывание" произведения совершается не по произвольной инициативе читателя, а в силу импульсов, идущих от прочитанного и предопределенных волей автора {См. об этом работы Б. А. Ларина "О разновидностях художественной речи" и "О лирике как разновидности художественной речи" в сборнике его статей "Эстетика слова и язык писателя" (Л., 1974) и в моей вступительной статье к названной книге: "Б. А. Ларин как исследователь языка художественной литературы". О смысловой многоплановости в стиле лирики Анненского подробнее см. в моей статье "Поэтическое творчество Инн. Анненского". - В кн.: Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1959, с. 46 и далее.}.

Не случайно поэтому для мастера многопланового слова, каким был Анненский, что художественное целое - будь то стихотворение или критическое эссе - не дает точных и определенных решений, а само возбуждает тревожные и отнюдь не риторические вопросы, т. е. такие, которые допускают неоднозначные ответы. И. И. Подольской (см. ее статью, с. 539) принадлежит указание на сходство концовок ряда стихотворений и статей Анненского, содержащих вопросы или полувопросы, намеки на догадку, недомолвки. Вот, например, окончание статьи "Гейне прикованный (Гейне и его "Романцеро")": "Неужто же точно не только Вицли-Пуцли - сказка, но некому слушать и этих благородных испанцев, потому что там ... ничего нет?