Федор Достоевский - Письма (1857)

Я тоже поручаю себя Вашему благорасположению, многоуважаемый Дмитрий Степанович. Как бы я желал, вместе с Машей, увидеть Вас и познакомиться с Вами лично. Может быть, бог и исполнит наше желание скоро.

С чувствами глубочайшего уважения и преданности, позвольте мне пребыть, милостивый государь, Вашим почтительнейшим родственником.

Федор Достоевский.

Милостивый государь Михаил Никифорович,

Приятное для меня письмо Ваше я получил уже очень давно, и если не отвечал на него тотчас же, то единственно потому, что ждал обещанных денег, полагая, что они придут немедленно после письма.

Мне хотелось за одним разом уведомить Вас и о получении. И потому не сердитесь на меня за долгое молчание. Позвольте, в<���о>-1х, поблагодарить Вас за присылку пятисот рублей, а во-2-х, за письмо Ваше, полное участия и одобрения. Оно мне принесло чрезвычайное удовольствие. Очень, очень благодарен Вам, многоуважаемый Михаил Никифорович.

Постараюсь во всем последовать Вашим советам, но статью все-таки постараюсь доставить ранее. Я подал в отставку уже давно. Жду ее с часу на час. Так как у меня в Омском остроге родилась (1) падучая болезнь, продолжающаяся до сих пор усиленно и которую я выношу очень плохо, то я и просил позволения жить в Москве, для пользования советами московских докторов. Не думаю, чтоб милосердный и благородный наш император отказал бедному больному, тем более, что мне давно уже всё возвращено. И потому крепко надеюсь поселиться в Москве. Вы не поверите, как мне нужно возвратиться в Россию для успеха литературных занятий моих. Поверите ли, что у меня давно уже начат один роман, который давно уже оставлен мною, единственно за недостатком некоторых материалов и впечатлений, которые нужно собрать самому, лично, с натуры. А этот роман я писал с любовью, и мне было тяжело оставлять его. Да это ли одно! Не говоря уже о том, что одни книги еще не жизнь, что провинциальная жизнь, (2) в которую поневоле втягиваешься, расходится со всеми моими потребностями, и не увидишь сам, как во всем рождается однообразие мысли и исключительность. Но ведь это трудно описать. Можете представить, как мне приятны были Ваши слова и обещание, что мне будет тепло между вами.

О романе моем теперь Вам ничего не пишу, хотя и чувствую потребность поговорить о нем. Но слишком много надобно говорить и потому промолчу до времени. Скажу одно: постараюсь удовлетворить Ваше желание, чтоб роман не разбивался на несколько лет. (3) Надеюсь еще уведомить Вас о себе, до тех пор как приеду в Москву. Надеюсь тоже, что и Вы не оставите меня Вашими советами, в которых я, может быть, буду нуждаться.

Приймите искренние уверения в моем почтении и преданности.

Федор Достоевский.

(1) было: нажилась

(2) далее было: и ее потребности

(3) вместо: на несколько лет - было: на части

8 мая 1858 Семипалатинск.

Прилагаю расписку в получении денег, которую просила у меня редакция "Русского вестника".

Семипалатинск 17 мая 1858 г.

Милостивый государь Иван Викентьевич,

Благодарю Вас за письмо Ваше и за благоприятный ответ на мою просьбу. Всё, что Вы пишете об общественном воспитании и некоторых его невыгодах, в иных случаях, такая истина, что я удивляюсь: как только теперь стали замечать ее! Честь и слава общественному воспитанию, - это бесспорно! Оно сделало свое дело и сделало отлично. Между прочим, был один чрезвычайно важный подвиг, который оно совершило. Оно началось, когда наше общество было еще в брожении и только что начинало новый путь свой. Не было ни общих правил, ни общей правды, ни общего ясного сознания, ни общего чувства чести. Тогда бывало иногда так, что два дворянина, отцы семейств, разнились между собою понятиями во всем, как Европа и Китай, и правительство, которое у нас всегда было впереди и в главе общества, - что завещал сам Петр, умирая, своим преемникам, - правительство поняло, что в русском образовании общественность должна, покамест, быть первым делом. Но теперь уже не то с обществом. Мы далеко уже ушли, пообтерлись все углы, и мы отчасти сошлись в понятиях. К тому и идет. Следственно, общественное воспитание (которое так было с руки иным родителям, давая поскорее возможность отвязаться от своих птенцов, особенно на казенный счет) начинало уже быть вредным для юношества тем более, что исключительность его доведена была в последнее время до высочайшей степени и прежней рутиной, и удобствами самих родителей. Наш добрый царь, золотая, русская душа, думает теперь иначе - и слава ему! Потому это я Вам всё пишу теперь, что Вы Вашим письмом разбудили во мне все тяжелые воспоминания моего собственного воспитания. Но я был в отцовском доме до 15 лет и не заглох в корпусе. Но что я видел перед собою, какие примеры! Я видел мальчиков тринадцати лет, уже рассчитавших в себе всю жизнь: где какой чин получить, что выгоднее, как деньги загребать (я был в инженерах) и каким образом можно скорее дотянуть до обеспеченного, независимого командирства! Это я видел и слышал собственными глазами и не одного, не двух! Вот почему мне всегда казалось, что Паша слишком рано поступил в корпус. Но что было делать? Жена моя оставалась вдовою и без больших надежд в будущем. Лучше уже было пристроить сына поскорее, чем с ним горе мыкать и оставить его без образования. Просить начали еще давно. Добрые люди помогли ей благородно. Паша был пристроен, но она уже вышла замуж, и Паша мог бы оставаться дома. Неужели же было пренебречь случаем и сказать: теперь не хотим посылать сына в корпус?