Федор Достоевский - Письма (1857)

Карточку пришлю непременно, если скоро ответите, не сердясь за долгое молчание. Да и за что же, боже мой, сердиться, разве я виноват!

Я живу один, при мне Паша - мой пасынок. Ему уже семнадцатый год, учится, Вас очень помнит и Вам кланяется.

А многое бы я Вам порассказал, если б мы свиделись.

Прощайте, добрый друг мой, обнимаю Вас от всей души, горячо. Будьте счастливы. Теперь буду аккуратно отвечать. Пишите скорей.

Боюсь, застанет ли Вас письмо это в Копенгагене.

Ваш весь прежний и всегдашний

Федор Достоевский.

(1) вместо: главнейшего никогда - было: ничего

(2) было: велела

(3) было: нечем

(4) было: даже

(5) далее было начато: После б<���рата>

(6) вместо: какими же - было: чем же

(7) вместо: на что надо было - было: что стоило тоже

(8) далее было: бы

(9) было: Оставалось

(10) вместо: вдову и сирот брата - было: их

(11) было: получа<���л>

(12) было: ни в виде

(13) было: листов

(14) было: что

(15) было: уплатив

(16) было: начинаю

(17) далее было: каждый

Петербург 19 апреля 65.

Любезнейшая и уважаемая мною Надежда Прокофьевна,

Прилагаю к этому письму к Вам письмо мое к Аполлинарии, или вернее копию с письма моего к Аполлинарии, посланного ей с этой же почтой в Монпелье. Так как Вы пишете, что она очень скоро, может быть, приедет к Вам в Цюрих, то и письмо мое к ней в Монпелье, пожалуй, придет туда уже, когда ее там не будет. А так как мне непременно надо, чтобы она это письмо мое получила, то и прошу Вас передать ей эту копию при свидании. Прошу еще Вас прочесть это письмо самой. Из него Вы ясно увидите разъяснение всех вопросов, которые Вы мне задаете в Вашем письме, то есть "люблю ли я лакомиться чужими страданиями и слезами" и проч. А также разъяснение насчет цинизма и грязи.

Прибавлю, собственно для Вас, еще то, что Вы, кажется, не первый год меня знаете, что я в каждую тяжелую минуту к Вам приезжал отдохнуть душой, а в последнее время исключительно только к Вам одной и приходил, когда уж очень, бывало, наболит в сердце. Вы видели меня в самые искренние мои мгновения, а потому сами можете судить: люблю ли я питаться чужими страданиями, груб ли я (внутренно), жесток ли я?

Аполлинария - больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям. Она колет меня до сих пор тем, что я не достоин был любви ее, жалуется и упрекает меня беспрерывно, сама же встречает меня в 63-м году в Париже фразой: "Ты немножко опоздал приехать", то есть что она полюбила другого, тогда как две недели тому назад еще горячо писала, что любит меня. Не за любовь к другому я корю ее, а за эти четыре строки, которые она прислала мне в гостиницу с грубой фразой: "Ты немножко опоздал приехать".

Я многое бы мог написать про Рим, про наше житье с ней в Турине, в Неаполе, да зачем, к чему? к тому же я Вам многое передавал в разговорах с Вами.

Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви.

Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она нигде не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья.

Может быть, письмо мое к ней, на которое она жалуется, написано раздражительно. Но оно не грубо. Она в нем считает грубостью то, что я осмелился говорить ей наперекор, осмелился выказать, как мне больно. Она меня третировала всегда свысока. Она обиделась тем, что и я захотел, наконец, заговорить, пожаловаться, противоречить ей. Она не допускает равенства в отношениях наших. В отношениях со мной в ней вовсе нет человечности. Ведь она знает, что я люблю ее до сих пор. Зачем же она меня мучает? Не люби, но и не мучай. Тоже много было в том письме сказанного в шутку. Сказанное в шутку она читает как серьезное с досады, и выходит как бы грубость.

Но довольно об этом. Не вините хоть Вы меня. Я Вас высоко ценю, Вы редкое существо из встреченных мною в жизни, я не хочу потерять Вашего сердца. Я высоко ценю Ваш взгляд на меня и Вашу память обо мне. Я Вам потому так прямо про это пишу, что Вы сами знаете, я ничего от Вас не домогаюсь, ничего от Вас не надеюсь получить, следовательно, Вы не можете приписать моих слов ни лести, ни заискиванию, а прямо примете их за искреннее движение моей души.