Сергей Кремлёв: Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Между прочим в том же первом издании БСЭ, но уже в томе 45, изданном в 1940 (!) году, Ледовое побоище описывается подробно и с упором на немцев… Думаю, не Сталин и не друзья России подписывали в печать энциклопедическую статью с такой вот направленностью…

Мы помним о победах русских чудо-богатырей при Егерсдорфе и Кунерсдорфе над прусским войском в Семилетней войне, знаем, что в 1760 году русские доходили до Берлина в первый раз (заняв его, правда, всего на три дня). Но мало кто помнит, что Семилетняя война началась из-за колониальных свар Англии и Франции, а потом Россию в эту абсолютно не нужную войну втянула в своих интересах австрийская императрица Мария-Терезия, ловко использовав личную обиду Елизаветы Петровны на прусского короля Фридриха.

Конфликт Пруссии и России был выгоден лишь Австрии, Франции, Англии и Швеции. Знаменитый мемуарист тех времен Андрей Болотов (участник Семилетней войны) писал: «Заключены были (Марией-Терезией. — С.К. ) тайные союзы с саксонским курфюрстом, бывшим тогда вкупе и королем польским, также с королем французским и с самою Швециею. Употреблены были все удобовозможные способы к заключению такового же союза с Россиею и к преклонению ее к тому, чтоб и она вплелась в сие замышляемое и до нее нимало не касающееся дело».

С тех пор как Россия вышла на европейский и мировой уровень, ее пытались «вплести» и «вплетали» в чуждые ей авантюры не раз. И поговорить об этом было бы не лишним, но такое путешествие во времени увело бы нас слишком далеко от проблем недавних и нынешних…

Я не историк, а ядерный аналитик. И принимаясь за переоценки новейшей истории XX века, а также примыкающей к ней эпохи, не шел от личных симпатий и антипатий, не выстраивал заранее схем и не хотел исходить из чужих построений. Я не следовал за устоявшимися схемами, однако и не игнорировал их, но критически переосмысливал, стараясь оставлять то, что позволяло выявить историческую истину, а не подправлять её в каком-либо заранее заданном ключе: «коммунистически-официозном», националистическом, прозападном или антисоветском. Не стремясь к лаврам чрезмерно (а порой — и злостно) беллетризующего историю Валентина Пикуля или поверхностно-залихватски трактующего ее Александра Бушкова, я хотел добиться легкости, но не легковесности восприятия читателем серьезных фактов и оценок.

Основу моего подхода составил критический анализ на базе параллельного чтения (начинал я его, естественно, за многие годы до начала работы над данной темой) различных дореволюционных, советских, постсоветских и западных источников. Это была моя первая точка опоры — мой первый «кит».

Вторым «китом» стала уверенность в общности основных человеческих проявлений в любую эпоху. Чтобы понять, на сколько истинно то или иное историческое свидетельство, очень полезно представить себя в этой эпохе, на месте её героев.

А третьей точкой опоры была избрана честность подхода. Я не стремился дать некую новую версию событий. Хотелось провести наиболее близкую к тому, что было на деле, реконструкцию, то есть восстановить истинную (иными словами — тайную) подоплеку происходившего на глазах сотен миллионов людей.

А когда каркас моих представлений о тех временах уже наметился, я взял за правило не бояться испытывать его на прочность раз за разом, сравнивая то, что получилось у меня, с тем, что делали до этого другие. И, на мой взгляд, здание, в которое я предлагаю войти читателю, выстроено не на песке.

В двадцатые годы на эту же тему написал свою книгу «Европа в эпоху империализма. 1871–1919 гг.» академик Е.В. Тарле. Честно говоря, я узнал об этом уже после того, как первый вариант книги был готов.

И я засел за изучение труда Евгения Викторовича, все более радуясь, что читаю его уже после, а не до написания своего «Версаля…». Книга Тарле великолепна по фактографии и, как всегда у него, блестяща. Однако исторически она мало состоятельна. Почему я так ее оцениваю, читателю станет, надеюсь, ясно при чтении моей книги…

Разные историки и авторы лгали или умалчивали по-разному. На их взгляды и готовность к точности, имея в виду их приверженность «предренегатскому» ЦК КПСС, влияли одни факторы, на позиции западных историков — другие.

Мемуаристы зачастую были еще более пристрастны, чем историки, а если были честны они, то подправлением реальной истории занимались редакторы их мемуаров. В постсоветские времена на российских информационных просторах начали действовать совсем уж отпетые лжецы, конъюнктурщики и «историки»-расстриги.