Как о любви, смешно по крайней мере.
Я мусульманка. Я дитя любви,
Ее восторг я чувствую в крови.
Люблю весь мир земной и неземной,
Тебя, с твоей религией иной,
И с языком, на горский не похожим,
Люблю погожим днем и непогожим.
Сегодня я зову тебя в свой дом,
Для гостя всё всегда найдется в нем.
Вот стол, вот паста — наш адыгский хлеб,
И взгляд наш подозрительный нелеп.
Зато так просто быть самим собою
В жилище, что наполнено любовью.
В моем саду деревья и цветы
Полны нерукотворной красоты.
Но вся бы эта прелесть пала в прах,
Когда б отвел любовь свою Аллах.
С его любовью жить и думать легче
И понимать, что мир велик и вечен.
Вот ребятишки забежали в дом,
Смотри, каким глаза горят огнем,
Огнем любви горят, огнем добра...
Как беззаботна детская пора!
Я о счастливых судьбах их мечтаю
И в этом на Аллаха уповаю.
Нет, тот не мусульманин, кто несет
Вражду и недоверие в народ.
Аллах — любовь. Кто думает не так,
Тот дьявол во плоти и людям — враг.
Твержу, твержу себе, как заклинанье:
— Убийцы — нет, они не мусульмане.
Я мусульманка, люди. Мой намаз
За светлый мир, за вас, за всех за нас.
Мой голос — он от сердца, от души,
О человек, молю,— не согреши.
Пусть между нами не проляжет бездна.
Аллах — любовь. Вражда всегда от беса.
Перевод с балкарского Игоря ЛЯПИНА
В то лето после неудачи на вступительных экзаменах я путешествовал по стране. В приемной комиссии мои рисунки имели некоторый успех, но живопись показалась недостаточно живой, и мечта об учебе в мастерских лучших художников должна была остаться пока лишь только мечтой. Ресурсы родителей и бойкость моего карандаша способствовали успешному продвижению по городам и весям тогда еще бескрайней страны. Еще и потому я не задерживался долго на одном месте, что, несмотря на самоочевидные успехи моей графики, холсты, хотя и имели безусловное сходство с изображаемым, однако, оставались вялыми, робкими и, как я не старался, скучными даже автору. Мне казалось, что я должен найти свой Таити, где этюды заиграют красками и солнцем, и я искал.
В августе я оказался в благословенной Бессарабии.
Миновав Днестр, мой возница получил щедрый гонорар, а я — ощущение аромата предстоящего.
Первый день тянулся однообразно-долго — пыльные пейзажи за окнами междугородних автобусов, грязные столовые с неизбежными мухами в компоте, недорогие плоды и сладкое вино, без труда добываемые у добродушных и неторопливых хозяек.
На утро следующего дня мы въехали в "Виноградную чашу". Она представляла собой долину, окруженную холмами, живописно покрытыми виноградниками и инспектировавшуюся анемичными пятнами низких облаков. Крепкие дома и хозяйственные постройки говорили о трудолюбии и достатке сельчан. Приняв решение здесь задержаться, я и не предполагал, как оно изменит всю мою жизнь.
Остановился я у местного агронома — крупного и медлительного мужчины с густыми черными бровями, левая из которых выгибалась вверх, а правая, несмотря на все усилия хозяина, — вниз, что придавало физиономии, в зависимости от поворота головы, то вопрошающий, то драматический вид. Его семья состояла из жены — на редкость подвижной, но рано поседевшей невысокой женщины и дочерей-двойняшек лет семнадцати: красавицы Анжелы и неулыбчивой, несколько тяжеловатой Габриэлы.
Выделенная для меня угловая комната, хотя и была небольшая, но вполне удовлетворяла возможностью наиболее полно использовать для работы световой день. Днем в ней не было слишком солнечно, вечером же из окон я мог наслаждаться пряными красками южного заката.
Поднимался я рано утром, вместе с хозяевами, выпивал пару сырых яиц и, закусывая яблоком, торопился на этюды. Наиболее частыми героями этюдов становились выбеленные стены домов с тенями от соседних построек и деревьев; другую часть составляли работы, изображавшие игры солнечных лучей с листьями, ветвями и гроздьями винограда, благо материала для исследования было предостаточно. Возвращался я к сиесте, плотно обедал и проводил пару часов в объятиях безмятежного юношеского сна. Проснувшись, во дворе рядом с душем, избегая труда залить его после посещения, просто выливал на себя ведро теплой воды. Затем посвящал себя доработке утренних впечатлений, ужинал и вновь работал в мастерской. Теперь, с высоты прожитых лет, понимаю, что излишне отшлифовывал свои работы, не использовал все возможности цвета, терялась свежесть, непосредственность, но тогда казалось, я таким образом шаг за шагом приближался к классическому совершенству и простоте.
Читать дальше