Хож-Ахмед Нухаев: Давид и Голиаф, или Российско-чеченская война глазами варвара

Перед тем как перейти к обоснованию этой позиции ссылками на конкретный исторический материал российско-чеченских взаимоотношений на всем их протяжении, особенно в XIX и XX веках, хочу заверить читателя, что здесь нет никакой политики — никаких хитростей. Их не может быть, так как в «варварском» кодексе чести, где все вещи называются своими именами, любые хитрости — просто ложь, знаки зла, орудия сатаны.

В Московском Договоре о мире, заключенном 12 мая 1997 года между Россией и Чечней, отдельным пунктом отмечено прекращение 400-летней войны. Однако через два года возобновившаяся с новым ожесточением война начала отсчет пятого столетия этого противоборства. Другими словами, российско-чеченская война продолжается практически с того времени, как русские объединились в централизованное государство. Почему эта война тянется так долго? Почему чеченцы не покоряются силе огромной военной державы, как покорились другие народы? Почему Россия не может остановить войну, губительную прежде всего для неё самой? Ответы на эти вопросы могли бы помочь понять, что в действительности русское население и чеченский народ разделяет не линия фронта, а фундаментальная разница в мировоззрении. Но дать эти ответы может лишь тот, чье мышление протекает в том же нравственном русле, что и мышление всей череды его предков, на долю которых выпала эта война; тот, кто соизмеряет свои ценности не с потоком времени, а дает оценку времени, исходя из вечных ценностей. Иначе говоря, ответы на эти вопросы может дать только «варвар».

Столкнувшись с чеченцами, Россия встретила некий непостижимый для нее социальный феномен — нацию. Нацию не в общепринятом искаженном понимании, а как самодовлеющую социальную систему со своей завершенной структурой управления, которая организуется на кровнородственной основе. Этим прежде всего объясняется беспрецедентная продолжительность и ожесточенность российско-чеченского противоборства, являющегося в эсхатологическом смысле «столкновением миров».

Чеченцы никогда не знали государственности, всегда жили родоплеменной общиной. В восприятии чеченцев «жить свободно» означает «жить по своим традициям». Покушение на традиции чеченцы воспринимают как угрозу своей свободе и поэтому отвергают цивилизацию в любой форме, откуда бы она ни надвигалась — с Запада или с Востока. История показывает, что любое вторжение в Чечению всегда вызывало тотальное сопротивление, которое длилось до полной победы над врагом, а если и прекращалось, то только на время, вспыхивая с новой силой, когда вместо погибших подрастало молодое поколение. Что касается других народов, то они довольно легко принимали власть завоевателей. Это происходило потому, что эти народы уже находились на той или иной ступени развития государственности, и вместо одной системы подчинения им навязывалась другая, принципиально неотличимая от предшествующей. Ханы, князья, короли, трезво оценивая реальный баланс сил и свято блюдя свои личные интересы, без особых колебаний и угрызений совести переподчиняли свои народы новым хозяевам в обмен на признание за местными правителями их наследственных прав, в обмен на генеральские эполеты, награды и высокое денежное содержание. В Чечне всё было иначе. Русские генералы в ходе 60-летней Кавказской войны ХIХ века жаловались, что великая держава унижается до того, что ей приходится заключать договоры о перемирии с «каждым чеченским аулом». Эту же унизительную процедуру пришлось повторить русским генералам и в ходе нынешних войн.

В начале XIX века в Чечении произошло два, на первый взгляд не связанных между собой, судьбоносных события. На исходе двухсот лет Кавказской войны, в 1818 году, генералу Ермолову, прославившемуся в наполеоновских кампаниях, удалось построить в самом центре равнинной Чечении крепость, оплот империи. Генерал дал ей название «Грозная», так как, по его замыслам, она должна была служить для устрашения воинственных горцев. Но истинная угроза таилась в другом: крепость Грозная распространяла в живом теле Чечении метастазы государственности, так как она разрасталась и к середине века стала городом — своеобразной «школой цивилизации» для «варваров». Второму событию — строительству в 1840 году государства «Имамат» — предшествовал тяжелый кризис родоплеменной системы чеченского общества, признаки которого стали явственно проявлять себя в начале XIX века. Оба эти события, имеющие антагонистическую политическую направленность, объединило, тем не менее, одно — они ускорили распад родоплеменной структуры чеченской нации и даже затронули своим разлагающим воздействием ее «святая святых» — кровнородственные отношения. Чтобы понять суть этого кризиса и оценить важность его последствий, необходимо показать исходное состояние родоплеменной системы, совершенно неверно представленной в этнографических разработках, объектом исследований которых являлись различные стадии разложения родоплеменной общины, а не сама община как таковая в ее первозданном виде. Парадигмы бытия которой до сих пор сохранились как самоназвание чеченцев «Нох-чи», на чеченском языке означающее «народ Ноя» (в Библии — Ноах, в Коране — Нух).