— А вот пусть нам писатель скажет, как мы в прошлый раз проходили, что такое общество?
Синявский, приподнявшись, глянул мимо "отрядного", развёл руками и ответил даже без намёка на иронию:
— Знаете ли, представления не имею.
"Отрядному" плевать, имеет писатель представление или не имеет, важно, что тут, что признаёт функцию "отрядного", что так или иначе, но отвечает на вопрос.
— Во как бывает! — на полном серьёзе продолжал "отрядный". — Писатель, а не знает. Ну, а ты, Шмалюк, знаешь, что такое общество?
Шмалюк (фамилию меняю — родственники живы) в городе Ростове возил в газодушилке приговорённых к смерти — верзила без возраста, бывают такие в лагерях, вскакивал и отвечал бодро:
— А чего ж не понять, гражданин начальник! Общество — это когда народу навалом!
Поскольку Андрей Донатович Синявский жил среди людей, а не с людьми, думаю, он и не заметил даже того молчаливого бойкота, что был "недоговорённо" объявлен ему и действовал довольно долго, пока его не нарушил один из членов нашей бывшей организации, десять лет назад умерший бывший преподаватель Питерского университета Николай Викторович Иванов. Вдруг увидели мы его на полянке в компании с Деруновым, Рафаловичем и, конечно, Синявским, распивавшим кофе и оживлённо общающимся…
Позже на наш взыск Н.В. Иванов ответил просто и для нас вполне удовлетворительно: "Пчела, к примеру, куда только своё рыло не суёт, а в сотах что? Мёд?.. Донатыч — потребитель человеков. И даже не по призванию, а по натуре. Мы же с вами не читали, что он там такого понаписал, за что посадили. Может, он всего-навсего Брежнева ж… обозвал. Не в писательстве дело. Важно, что на суде он держался, как положено, и потому здесь жить имеет право, как хочет. Общаться с ним мне, по крайней мере, интересно".
Но в это время сотрудники КГБ — кураторы лагеря — уже "изготовили" план разброса политзэков по степени их неисправимости и способности "отрицательно" влиять на других, не столь упёртых. Мы с Ивановым были в числе "изгнанников" из показательного лагеря под номером одиннадцать… Но до того мы провели вечер памяти поэта Николая Гумилёва, куда по настоянию Иванова был приглашён Синявский и всех нас удивил… Впрочем, на всякий случай буду говорить только о своём впечатлении.
Кто-то, не помню кто, скорее всего Евгений Александрович Вагин, сделал короткий доклад о судьбах и Гумилёва-отца, и Гумилёва-сына, кстати, одного из немногих людей, не только знавших о существовании нашей организации, но даже будто бы, если верить Вагину, обещавшего однажды торжественно вручить организации офицерский палаш Николая Гумилёва. По крайней мере, такая легенда была популярна в организации…
Потом каждый читал своё любимое из Гумилёва. Много было прочитано. Конечно, и "Капитаны", и "Жираф", и "Рабочий", и "Та страна, что должна быть раем…", и кто-то из литовцев великолепно прочитал "Царицу"…
Причуды памяти… Лицо помню, голос помню: "Твой лоб в кудрях отлива бронзы, как сталь, глаза твои остры…"
Во всём виноват Синявский…
Одиннадцатый лагерь в полном смысле был показательным в системе Дубровлага. В жилой зоне несколько волейбольных площадок, стадион, клуб с библиотекой, цветочные клумбы, за которыми ухаживали в основном так называемые бериевцы, то есть полковники и генералы Берии, не расстрелянные вместе с ним и брошенные в наш лагерь по причине "активного сотрудничества со следствием", что означало опасность для их жизней, если бы они были в своём "энкэвэдэшном" лагере под Нижним Тагилом.
Почти напротив каждого барака — беседки, где на скамьях по диаметру могло разместиться не менее двадцати человек. В одной из таких беседок и проходил наш Гумилёвский вечер. Синявский сидел напротив меня, лицом к закату… Пока другие читали стихи, я его даже не помню. Но вот дошла очередь до него. Он поднял на меня — я ж напротив — свои страшные, разносмотрящие глаза, потом как бы полуоглянулся, как мне показалось, людей вокруг себя не заметив, и сказал… Именно сказал с искренним недоумением в голосе:
У меня не живут цветы…
Ладони развёл…
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут…
И совсем глухо, даже хрипло:
У меня не живут цветы.
Вскинулся своей вечно нечёсаной бородой…
Да и птицы… —
Пауза, та же полуоглядка…
здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро — комочек из пуха…
Даже птицы здесь не живут.
Я, конечно, знал эти стихи, но никогда не чувствовал в них никакого особого трагизма. Скорее, этакий эстетский выпендрёж…
Читать дальше
