Газета День Литературы: Газета День Литературы # 76 (2002 12)

В конечном счёте, Ю.В. Мамлеев одним из первых, если не первым раскрыл постоянно рождающуюся: бытийно-небытийную, отрицательно-положительную, словом, "за-смертную" — основу подлинной, метафизической России во всей её антиномической, и непредсказуемой целостности и жизни. В ней не срабатывает, не захлопывается ни литературоцентричная, ни идеологическая западня с её однозначно-закруглёнными, однозначно-"бритоголовыми", однозначно-утвердительными, однозначно-русскими, но главное — однозначно-бытийными! — силками-априори. Но зато в ней всегда обновляется, воскресает и преисполняется, согласно Ю.В. Мамлееву, "родимой" трансцендентностью, которая антиномично заключает в себе "мистическую негу и в то же время… окна в Бездну", в ней — укореняется и тут же изживается, живительно изживается — наша смертоносная, наша западническая, наша уже официальная независимость от самих себя, из-за которой в начале советская, а теперь и постсоветская Россия вышла на эсхатологизированный, исключительный рубеж своего исторического существования и вдруг, подлинно-антиномическим образом обрела свою бытийно-небытийную, настоящую идентичность: с постоянной, органической пульсацией рождающейся и — умирающей русскости: вдох-выдох, есть-несть. И отлетает, отбрасывается от подлинной России раз и навсегда выдохнувшаяся — невесомо-духовная! — литературоцентричная и идеологическая углекислота, и остаётся этому душку не менее органическое, но удушающее, всеедино-удушающее ничто, остаётся не менее откровенная, но губительная, нигилистическая псевдорусскость, в кавычки-рюшечки которой никогда не нарядится действительно русский, росс-человек — только его труп, только воистину мёртвая буковка-букашка…

И вот в творчестве сравнительно молодого прозаика (родившегося в 1956 г.) Сергея Сибирцева и особенно в его романах "Государственный палач" и "Привратник "Бездны" мы встречаем неподражаемое, удивительное осмысление самоубийственного, самопротиворечивого мира псевдорусского, да и в целом псевдочеловеческого ничто, и чем больше оно претендует на однозначно-истинную, всеедино-тотальную и даже божественно-живительную самобытность, конечно, в оригинальной, гуманизированной упаковке, тем глубже и глубже оно погружается в свой органический, непосредственно-сущностный мрак, да, однозначно-истинной, но бездны, да, традиционно-интеллигентской, но смерти. И ничего не оказывается естественнее, натуралистичнее в саморазоблачительном мире Сергея Сибирцева, как просвещённо-ослепительные, цивилизованные, вернее, "цивилизаторские" метаморфозы: страстнообильного поцелуя-"случки" — в "око первозданной личной свободы" одухотворённого маньячества; детского, сдобно-кондитерского запаха — в миазмы "свеже-мертвенного" пота только что зарезанной жертвы; серьёзных, правдивых глаз — в "концепцию" беспощадного, смертного приговора; наконец, "эстета и ценителя жалких человеческих стонов" — в "Государственного палача", "самого Господа Бога, Его милостивой десницы" — последняя метаморфоза фокусирует в себе, мало сказать, кардинальный смысл сибирцевского творчества — она оттеняет оголённое, очевиднейшее оборотничество "высокого", по-дьявольски высокого духа-душка современного псевдочеловека — человека-"чудовища", которое обставляет свои гнусные дела "всяческими морализаторскими кодексами, конституциями, декларациями и Красными книжками", по определению нашего автора.

И всё-таки Сергей Сибирцев верит, по-настоящему: абсурдно — верит во вроде бы приоритетно, авангардно обречённую, во вроде бы окончательно колонизированную "цивилизаторами" Россию, где уже в кровь и плоть молодёжи воспиталось и вошло "новое" — чистоганно-прагматическое — понимание "русскости", так что без денег ты — если бы только каких-то там материально-"русских" благ! — самой национальности иметь не достоин, а с деньгами она тем более не нужна. И всё-таки Сергей Сибирцев верит — но ему мало чисто метафизической, "мамлеевской", "за-смертной" России. Он обстоятельно, замедленно, не моргая отыскивает и — находит её психологические, её непредсказуемо-житейские черты, которые предполагают не только интеллектуальное мужество с его постоянным преодолением реальной перспективы умопомешательства (по меньшей мере — от сегодняшней истинно-цивилизаторской яви), но и своеобразнейшее, а также объективнейшее, почти невозможное, а также спасительное преображение всего русского псевдосущества. Речь идёт о настоящей и антиномично-целостной конкретизации нашего прорыва, нашего броска — к самим себе и в себя — через немыслимо чудовищные, но вполне цивилизаторские унижения, особенно подробно описанные в первой тетради "Привратника "Бездны", и через неизбежнейшее, законнейшее после них — победоносное, торжествующее! — озлобление. Именно не в бесконечно-минусовой, не в вызывающе оскорбительной — не в "сибирцевской!" — степени нашего унижения — ключевая причина нашей сегодняшней поражённости аж от официозной свободы — вне себя, ключевая причина нашего пропадания в западническом, откровенно-ничтожественном вакууме — однозначно-смертоносной западне. Вот почему у сегодняшнего, не без русофильских элементов новоконсерватизма, бесспорно, есть ещё амортизирующие перспективы, но подлинная, житейская Россия всё равно "опустит" псевдоросса до спасительной отметки его "самобытия", до отправной бездны его грядущего победоносного преображения, и объективнейшее, "бесчеловечное" и пронзительно-проницательное творчество Сергея Сибирцева — тому антиномично-оптимистическая порука и свидетельство.