Айн Рэнд - Апология капитализма

Как большинство консерваторов, Рэнд придавала идеям каузальное значение. Она утверждала, что общества различаются своими философами больше, чем своими крестьянами или своими фюрерами. Те, кто не видят роль личности в исторической жизни, на самом деле стыдятся собственной роли, не уставала подчеркивать Рэнд. Для нее именно философия определяет характер экономики и политики, не наоборот. Только с такой позиции и можно говорить об интеллектуальной ответственности. Понятно, что преувеличение собственной значимости — обычная болезнь специалиста (а тем более любителя), будь он хоть и философ. Но поколения современных и пост-современных философов — марксисты и другие левые, выросшие на их наследстве, — чаще находили удовольствие в утверждении, что философия лишь отражает более глубокие реальности политэкономии, а значит, их собственная философии неважна и ненужна. Материалистические схемы, столь любимые социальными идеалистами, полезны как алиби: они лишают всякую мысль причинного значения, а значит, ответственности за собственные последствия. «Если вы хотите увидеть ненависть — не смотрите на войны или концлагеря, все это лишь следствия. Почитайте труды Канта, Дьюи [6] Дьюи (Dewey) Джон (1859—1952) — американский философ, представитель прагматизма. , Маркузе [7] Маркузе (Marcuse) Герберт (1898-1979) — немецко-американскнй философ и социолог, представитель Франкфуртской школы. и их последователей, и вы увидите чистую ненависть — ненависть к разуму и ко всему, что он за собой влечет, — способностям, достижениям, успеху», — со страстью и не всегда справедливо писала Рэнд. На время вооружившись Ницше, она идентифицировала своих врагов, от Гераклита до самого Ницше и далее до Маркузе, с Дионисом (соответственно Аристотеля и саму себя с Аполлоном). Взятые вместе, мистицизм и коллективизм ведут к анти-индустриальной революции, считала Рэнд. Если идеи новых досократиков окончательно победят в сознании американцев, их повседневная жизнь превратится в подобие советской жизни. Когда все зарплаты будут равны, хорошая работа станет редкостью; поскольку одинаково платить за хорошую и плохую работу несправедливо, хорошая работа будет запрещена от имени большинства; исчезнут холодильники и лампочки, зато денег будет не пересчитать; обездоленных людей будет одолевать необоримая скука. Рэнд признавала, что ее открытие — связь между разумом, эгоизмом и общим благом — не оригинально. С другой стороны, ее предшественники — Аристотель, Адам Смит или Джон Стюарт Милль [8] Милль (Mill) Джон Стюарт (1806-1873) — английский философ, экономист и общественный деятель, сын Джеймса Милля, основатель английского позитивизма. — не имели и сотой доли того опыта осуществленных утопий, которым располагали авторы и читатели середины XX века.

Наша культура стала выгребной ямой, в которую элита спускает страх перед жизнью, жалость к себе и желания, не реализованные за их никчемностью, — писала Рэнд на своем богатом английском (когда она читала собственные тексты, слушатели удивлялись сильному русскому акценту). Самоирония прикрашивает современные фантазии, но не способна изменить их аромат, — предвосхищала Рэнд позднейшие споры. Ирония и, тем более, самоирония не были ее достоинствами; от постмодернизма она была так же далека, как от фашизма. В одной из статей Рэнд восхищается Джеймсом Бондом, каким она его застала: ему было не до шуток, ведь он защищал свободный мир. Нынешние Бонды ироничнее. В наших новостях и фантазиях они вместе с новыми Штирлицами все так же сражаются против тиранов, но при этом все, кроме тиранов, дружно смеются над собой — шпионы, авторы, зрители. Нам кажется, что нас выручит чувство, которое было столь не свойственно Рэнд и которое в России называется юмором, трепом или стебом. Похоже, она и тут была права. Юмор имеет силу только там, где он запрещен. Разрешенный и, хуже того, навязанный, он ужасно надоедает. Он не помогает на демократических выборах, не поможет и на химической войне.

Рэнд вряд ли мечтала о том, что ее будут читать в русских переводах. Память об оставленных в России близких вызывала нешуточную тревогу в течение десятилетий, и вплоть до шестидесятых годов Рэнд скрывала свою настоящую фамилию, чтобы ее разглашение не причинило вред родственникам в России. Но при первом же знакомстве с ней ее поклонник почувствовал, что «она более русская, чем я мог себе представить» [9] Nathaniel Branden. My Years with Aуn Rand. San Francisco: Jossey-Bass, 1999, M. . Она рассказывала юному любовнику о том, что А=А, о петербургских прототипах своего первого романа Мы, живые и еще о Достоевском, который оставался ее любимым писателем (любимым романом были, нетрудно угадать, Бесы ). Если первые произведения Рэнд — Мы, живые и Гимн— посвящены переработке болезненного российского опыта, то в двух последних романах — Источник и Атлант расправил плечи — об оставленной родине нет ни слова. Но везде очевидны идеологические уроки русской революции. В антиутопическом Гимне 1937 года показаны люди, которые не имеют частной собственности, лишены индивидуальной любви и забыли местоимения единственного числа. Когда главный герой влюбляется в жен-щину, он формулирует свои чувства так: «Мы думаем о Них».