Из сумбура наших скрытых чувств пес выискивал странным образом лишь нужное себе, словно бы он мог читать их, как открытую книгу; значит, мысли, едва появившись, отрываются от нас, от бренной костяной оболочки и вплетаются в некий энергетический шлейф, плавающий над землею, в некую энергетическую реку. Пес завилял хвостом, и согбенная его спина, и впалый животишко со шпангоутами ребер приобрели не то чтобы достойную осанку, нет, но по ним пробежала легкая дрожь слабо пробужденного достоинства, пока глубоко спрятанного до времени. Нет, мы не хотели его оставлять, даже мысли такой не было, я даже схватил лыжную палку и, нерешительно замахиваясь, погнал пришлеца со двора. Он остановился у ворот и, зажав хвост меж тощими будыльями задних ног, с тоскою вгляделся в проем, где виднелись весенний захламленный двор с прысками воды-снежницы, серая стена дома и высокое крыльцо, возле которого он только что уныло стоял, сразу приняв их за свое владение. Это был не его дом, но пес, отчего-то приняв его за свой, не хотел уходить, униженным видом вымаливая себе жалости. А может, милостыньки? Кусманчика хлебушка, хоть бы заплесневевшей корки иль обглоданной костомахи, чтобы поточить зубы. Эх, братцы мои, голод не тетка, заставит и кирпичи есть. Вот так, милые вы мои!
Я же вгляделся в простор нашей улочки, особенно унылой в весеннюю пору, безлюдной в полдневный час, словно бы на нее перекладывая случившиеся обстоятельства и отыскивая в ней спасения. И тут из соседней усадьбы, плотно обставленной новехоньким забором, появилась женщина, и не просто бабеха, но жена нового русского. И если бы не знать, что она супружница того солидного лысоватого мужика с нарочито простецким лицом, для которого два года воздвигались хоромы, а узкий клочок земли, перекупленный для проезда на свой двор, встал человеку в десять тысяч зеленых, то эту случайную дамочку можно было бы принять за усталую прислугу, коя в недавние годы была в секретаршах у чиновника средней руки и в годы великого перелома была списана не то чтобы за ненадобностью, но за изжитость, за истертость, выпитость когда-то привлекательного лица. Этот тип человека встречается частенько именно в городах; каменные вавилоны накладывают какую-то мелкость на лицо, невыразительность, блеклость; женщина увяла, но не отдаваясь до сих пор неизбежной старости, все пытается навести марафету на обвислые бульдожьи щечки, на приспущенные веки, на стертые бровки, чтоб тушью и румянами выявить те места, кои давно уже потеряли былую первородную яркость. И эти горько приспущенные губы со следами неровно облизанной помады лишь подчеркивали осеннюю пору. И одета-то она была небрежно, в какую-то кацавейку, какая попалась под руки, и вся, зябко скособоченная, походила на нашего приблудного пса. Но первые же слова показали заносчивость женщины; она была хозяйкою не только своего подворья, упрятанного за забор, но и всей улицы, а может, и подмосковной слободы, скрывшейся в захламленные, погибающие леса. Жена поникла под ее взглядом и потеряла на время дар речи, пока не раззадорят, не обожгут сердце. Конечно, за соседку говорили ее деньги, деньги давали ее словам того весу и власти, коего не заслуживали бы, но, увы, заставляли невольно прислушиваться и подчиняться против своей воли. Приблудный случайно нашел себе поддержку, он даже приободрился и ребристым запущенным телом с круглой язвою на лопатке, приник к заступнице. Нам бы закрыть ворота перед этой парочкою, и всей бы истории не приключилось.
— Может заблудился, иль потерялся? — спросила соседка таким тоном, словно мы были виноваты в том. — А может и выкинул кто? Вот за это я и не люблю людей. Я люблю собак, но не люблю людей. Они хуже скотов, у них нет сердца. — Она брезгливо погладила пса. — Боже мой, какой он несчастный, какой безответный! Ну как можно — выгонить собаку? Я жалею несчастных, я устраиваю их в богадельню, у меня четыре собачонки во дворе. Вы бы взяли к себе… Смотрите, какой прекрасный добрый дог! Он, кажется, не чистопородный? Вы как думаете? Беспородного трудно устроить. Какая милая собачка, какой умный взгляд.
С этими словами пес благодарно воззрился гнедыми омутами, в глубине которых блеснула признательная искра. Я-то по наивности своей решил, что из омутных провалищ сверкнул взгляд дьявола. Да что только не примстится бедному писателю, которому во всем видится чертовщинка.
— Возьмите к себе, хотя бы дня на два. Я буду кормить. Я устрою ее в хорошие руки.
Читать дальше
