Задачи консолидации господствующих групп (одна из серьёзнейших задач практически для всех структур русской власти) в рамках централизации власти решали (или пытались решить) реформы «Избранной рады». Однако если первый этап реформ (первая половина 1550-х годов) способствовал некоторой стабилизации социальной ситуации, то на втором этапе стало очевидно, что какие-то группы должны были вынести на себе основное бремя реформ, и по всему выходило, что это прежде всего крестьянство и в значительной степени — низы и средние слои господствующего класса. И это при том, что по «приговору о службе» 1556 года весь господствующий класс, т.е. не только помещики, но и вотчинники, становился военно-служилым, проще говоря, ставился под жёсткий контроль центральной власти. Всё это вело к новому обострению противоречий, которое в условиях сложной внешнеполитической ситуации становилось прямой и явной угрозой центральной власти, центроверху. Разрешить эти противоречия или хотя бы максимально смягчить, равно как и двигаться дальше по пути укрепления центроверха, персонификатору последнего без конфликта с боярством было невозможно. Конфликт назревал, первые ходы в нём сделал царь.
В 1562 году новая духовная грамота несколько отодвинула Боярскую думу (направление удара — власть); затем было издано новое уложение, запрещавшее княжатам продавать и менять старинные родовые земли (направление удара — собственность). К тому же Иван IV объявил решение о пересмотре сделок по княжеским вотчинам аж с 1533 года. То была «чёрная метка», причём весьма адресная: был чётко очерчен первый круг князей, на которых распространялся пересмотр. Так сказать, цели определены, задачи ясны, за работу, товарищи.
В этом «круге первом» оказались представители главнейших родов/кланов суздальской знати — князья Шуйские, Ярославские, Стародубские и Ростовские. По сути, царь «вырыл топор» социальной войны с многочисленной и могущественной знатью: 265 представителей четырёх кланов служили в составе Государева двора, 119 проходили службу по особым привилегированным спискам и 17 сидели в Боярской думе в качестве бояр и окольничих.
Теперь ситуация могла разрешиться только по-ленински: «кто кого». А вот у царя в предстоящей схватке не было никаких институциональных средств борьбы. Напротив, все существующие институты защищали московский старый порядок — княжебоярский, работали против царя, жёстко привязывали его к боярству в рамках «комбайна» ордынских времён. Вот эту связь, цепь, и предстояло разорвать, уничтожив комбайн, а царя — в качестве элемента этого «комбайна» — освободить, превратив в единодержца.
Но как это сделать? Особенно если учесть, что даже первые шаги царя вызвали ответную реакцию — в Литву бежит и начинает там антигрозненскую пропаганду бывший друг царя Андрей Курбский; духовенство и Боярская дума требуют прекратить гонения на знать (жертвами репрессий пали Репнин и Кашин — князья из рода Оболенских и Овчинин). Ситуация предельно обострилась к концу 1564 года.
Теоретически у царя было два очевидных варианта большой властной игры. Один — опереться в противостоянии с боярством на дворянство в целом как класс. Но, во-первых, дворянство само по себе в грозненское время не было классом, оно станет таковым только во второй половине XVIII века, особенно «трудами» Петра III и Екатерины II, и потому-то немецкая самозванка на русском троне сможет опереться на него в противостоянии и вельможам, и гвардии, разрешив таким образом «казус Анны Иоанновны» (с вельможами-«затейниками»-олигархами против гвардии или с гвардией против вельмож); дворянство как класс ещё предстояло создать, а на это не было времени — целой жизни не хватило бы. Во-вторых, «создание дворянства» потребовало бы наделения его некими правами, а в условиях неоформленности, бытия-в-себе, в неразвитом состоянии центральной власти это было крайне рискованно. В-третьих, это был путь медленный и эволюционный, на который не только не было времени, но который мог быть насильственно прерван.
Другой вариант — выкидывать белый флаг, растворяться в княжебоярстве, в олигархической централизации, что означало опасность для государства, лично царя и даже династии (достаточно вспомнить события марта 1553 года). Но был третий вариант, неочевидный, на первый взгляд просто немыслимый, и он-то и был реализован — Насиб Талеб назвал бы это «чёрным лебедем».
Третий вариант — предпринять нечто нестандартное и чрезвычайное, выражаясь шахматным языком, Иван (а он играл в шахматы и по одной из версий умер во время шахматной партии) должен был найти неожиданное продолжение, ошеломив им противника. Царь нашёл решение (и слово, которое — «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся»; тютчевское «слово» меняем на «дело») — заложило основу особой власти в форме самодержавия и определило ход русской истории на несколько веков. Словорешение называлось «опричнина». Необычная форма — княжебоярский «комбайн» — вызвала к жизни и необычное, чрезвычайное средство её устранения, выковала своего могильщика.
Читать дальше