Вячеслав Пьецух - Дурни и сумасшедшие. Неусвоенные уроки родной истории.

Одно у нас утешение: как нация мы моложе романогерманцев примерно на четыреста лет, и христианство практикуем с таким же запозданием, так вот есть надежда, что через четыреста лет наши потомки не затруднятся правильно квалифицировать воровство.

Что другое, а Реформация постигла греко-российскую православную церковь только со столетним запозданием против Лютера, и неожиданно разбудила такие страсти, какие в нашем несколько вялом и хладнокровном соотечественнике трудно было предугадать. Главное, нововведения в ритуал были настолько миниатюрными и, следовательно, повод для разгула страстей настолько ничтожным, что невольно приходишь к выводу: события раскола обличают одну из самых звучных струн того причудливого инструмента, который называется русской душой, — именно готовность и стремление пострадать.

Иначе нельзя объяснить, как это из-за сугубой «аллилуйи» и хождения «посолонь» нечеловеческие муки претерпели и протопоп Аввакум Петров, и сестры Соковнины, многие годы держал осаду Соловецкий монастырь, и тысячи людей приняли смерть в огне… Стало быть, тихие-то мы тихие, но не приведи Бог изъять из русского алфавита какую-нибудь второстепенную буковку, как нежданно-негаданно такая затеется всероссийская склока, что мы из нее выйдем через двести лет, изранены, наги и резко разобщены.

Страшный народ. То есть вообще пугают такие человеческие сообщества, которые не просто свыклись со страданием, но для которых оно представляет собой род потребности, как для алкоголиков — алкоголь. Только по неведению осмеливались воевать с нами наши соседи, и знай они наперед, что эта нация способна четыре года резаться, с одной стороны, за осуществление неосуществимой и кабинетнейшей из идей, а с другой стороны, за то, чтобы за окошком родового гнезда по-прежнему цвели белые хризантемы, — эти самые соседи нас боялись бы как огня.

Давно замечено, что все несчастья общественно-политического характера — от малорослых, как если бы в них заключался и был запечатлен какой-то особенно злой порок. Мужчины из дома Романовых все были великаны и богатыри, за исключением Петра III, его сына Павла, последнего царя Николая II, и все они кончили плохо, потому что плохо себя вели. Государь же Александр III Миротворец был человек-гора, и — уникальный случай — в его царствование не произошло ни одной войны.

Что до преемников Романовых из большевиков, то Хрущев был почти карлик, Сталин немногим выше, Ленин, когда сидел, не всегда доставал ногами до пола; из этого феномена мы извлекаем такой урок: необходимо ввести дополнительный ценз для претендентов на высшую государственную должность — если кто ростом ниже метра семидесяти пяти сантиметров, такого на всякий случай из списков вон.

Накануне нового времени, когда в Европе уже вовсю работала философская мысль, идейная жизнь России отличалась крайней бедностью и, по сути дела, вся сосредотачивалась в идее, сформулированной схимонахом Елиазарова монастыря Филофеем: Москва — прямая наследница славы цезарей, Третий Рим, столица мира, хранительница духовных ценностей во Христе. Откуда взялись такие неуемные претензии у народа, который еще недавно платил дань диким степнякам, не знал искусства и науки, едва добывал хлеб насущный на своих супесях, — это довольно трудно осмыслить и объяснить. Может быть, дело в том, что русский человек того времени загодя постиг свое всемирно-историческое значение, спроецированное на будущие века, как-то предугадал исполинский вклад России в строительство духовной цивилизации человечества, который, впрочем, и в наше время осознан не вполне. Во всяком случае, культурный русак ощущает если не превосходство, то что-то очень похожее на превосходство перед европейцем, коснеющим в меркантилизме и простоте, хотя бы этот русак щеголял в латаных штанах и пил горькую натощак. Ведь чванились же японцы, не знавшие даже огнестрельного оружия, перед голландцами, уже открывшими оптику и основные законы капитала, как если бы они провидели свою мощь…

Но вот что положительно не понять: отчего «нестяжатели» не одолели «иосифлян» [9] В середине XVI столетия на Москве затеялась жестокая дискуссия между церковными мыслителями, одни из которых получили прозвание «нестяжателей», другие — «иосифлян». Ничего особенно умственного не было в платформах противоборствующих сторон; первые, возглавляемые пустынником Нилом Сорским, пропагандировали идеалы нищенствующего монашества, вторые, ведомые игуменом Иосифом Волоцким, стояли за экономическое процветание монастырей. ? Потому что всенепременно должны были взять верх сторонники Нила Сорского, ибо у бедных народов всегда торжествует идеалист. У нас оттого и родилась идея Третьего Рима, последней столицы мира, как у индийцев идея кармы и реинкарнации, что мы были наги, босы, жили в лачугах и каждый третий год сидели на лебеде. В России оттого и большевистская революция произошла, — великий, нелепый, трогательный, трагический опыт строительства царствия Божия на земле, — что мы европействовали и бедствовали, как никто. То есть произошла она потому, что мы идеалисты, а идеалисты мы потому, что бедны, а бедны мы потому… Бог знает, отчего мы в действительности бедны. Просто-напросто давно замечено, что «земля наша велика и обильна», а мы бедны.