Впрочем, с "голосами" песням Каргашина вообще повезло. Кроме уже упомянутых исполнителей на диске их поют: солистка ГАБТ заслуженная артистка России Лариса Рудакова, Юлиан, группа "Икс-миссия", восходящая звезда телесериалов Анна Снаткина и очень талантливая певица, заслуженная артистка Молдавии Стела Аргату.
Несомненным украшением компакт-диска стал музыкальный фрагмент "Мы были сильными", исполняемый хором и оркестром из кантаты Юрия Алябова "Песнь о русском Слове", хотя к "легкому жанру" эту инструментальную работу никак не отнесешь.
Новых тебе песен, Сергей, — о нашей любимой Родине и о тех, кто живет и творит на ней, обретая при этом замечательное чувство земного и душевного равновесия.
Роман Горич
НИТЬ АРИАДНЫ
О книге Светланы ВАСИЛЬЕВОЙ «Превосходные люди»
В связи с обилием публикуемых ноне женских романов не мне одному, наверняка, вспоминается ахматовское: "Я научила женщин говорить. Но, Боже, как их замолчать заставить".
Вопрос, конечно же, риторический. Ведомо как. От многоглаголания и соответствующей ему графомании лечить можно только по принципу "подобное-подобным". Да и сама Анна Андреевна, поди, достаточно излечила не совсем безнадежных виршеплеток образцами своей поэзии. Однако сейчас, в мутном потоке претенциозно-прециозных изделий наших прекрасных (и не очень) дам, самозабвенно разыгрывающих оргазмы за письменным столом, найти это самое "подобное", согласитесь, слабо.
А потому ни с чем не сравнимую радость испытываешь, когда вдруг сподобишься обнаружить не очередную индивидуалку-надомницу, а подлинную творческую личность. Ту самую, давно взыскуемую нашей литературой русскую женщину-художника, которая коня на скаку, может, и не остановит, но вот шлагбаум на пути локомотива с отборной пошлятиной (букеровской ли, антибукеровской, триумфальной и т. п.) опустит — это точно.
И именно такую радость (мол, ще Россия на сгинела) испытал я, когда познакомился с выпущенной издательством "Грейта" книжкой "Превосходные люди". Причудливым повествованием о хождении по нравственным мытарствам в поисках своих истинных корней приемной дочери крупного советского номенклатурщика со знаковой фамилией Кукушкин. По каким только закоулкам брежневского чистилища и постсоветского ада не водит Вергилий в юбке свою поразительно чуткую и чистую сердцем героиню-образованку, окончившую элитную школу и престижный вуз, где за невозможностью обрести веру истинную (попробуй, когда вокруг "холуи да топтуны с секретаршами") и в качестве компенсации свыше поднаторевшую в экзистенциализмах всех мастей: от Сартра и Камю до Кьеркегора и Хайдеггера. Наконец — то ли волей случая, то ли по Промыслу Божию — находит она свою прабабку-монахиню (в миру — Ариадну) записанной в синодик подмосковного Борисоглебского монастыря.
И вот это "то ли", пожалуй, единственное, что по большому счету смущает в произведении автора, позиционирующей себя как православная христианка.
Местами сильно "запсихоложенный" и "закультуренный", требующий от читателя знакомства и с Шадерло Лакло, и с Марселем Прустом, и как минимум, с "Подростком Достоевского, текст мешает понять — что же в конце концов исповедует автор? Культ Истинный или вконец скомпрометировавший себя к XXI веку за отсутствием подлинной иерархии духовных ценностей пресловутый гуманистический культ культуры.
Всё-таки сделан "Венок романов с летописью, исповедованием, посланиями и виршами" (таков подзаголовок книжки) в постмодернистском игровом ключе, хотя и чувствуется, что автор предпочел бы двигаться по Пути, который есть Истина и Жизнь. Только вот, по-видимому, Заратустра общественного мнения, хотя, скорее, "группы сознания", к которой принадлежит Васильева, не позволяет.
А потому и приходится постоянно "возвращаться на блевотину свою" (все эти дамские "ахи, охи, одышки и переполохи", "святая к музыке любовь" равно как и не первой свежести культурологические деликатесы под прогорелым кисло-сладким соусом духовного плюрализма в стиле жуткого Виктора Ерофеева). "Блевотину", которая для писателя с четко выверенным православным сознанием и мироощущением — исповеданный грех, а для постмодерниста — рабочий материал, в котором стоит еще и еще покопаться в поисках чего-нибудь съедобного.
Однако дух Православия и дух постмодерна — игры, претендующей за системой масок и прикрытий спрятать духовную близость (а подчас и идентичность) литературного героя и автора, дабы последний предстал этаким независимым от Высшей Инстанции абсолютным творцом, — две вещи несовместные. Как гений и злодейство.
Читать дальше
