Виктор Жирмунский - Поэтика Александра Блока

Вслед за Владимиром Соловьевым и символисты (Вячеслав Иванов в «Газэллах о Розе», Андрей Белый) нередко прибегали к символам церкви или мистических сект. Блок использовал эту традицию в лирической драме «Роза и Крест» (символика розенкрейцеров — крест, увенчанный розами; ср. в особенности «Таинства» («Die Geheimnisse») Гете):

О, как далек от тебя, Изора,

Тот, феей данный,

Тот выцветший крест! —

Цвети, о роза,

В саду заветном

Благоухай, пока над миром

Плывет священная весна!

…………………………..

Тверже стой на страже, Бертран!

…………………………..

Не увянет роза твоя.

Но в поэзии символистов, основанной на индивидуалистическом переживании бесконечного, на субъективно окрашенном мистическом опыте, традиционная символика обычно заменяется индивидуальной, или, по крайней мере, традиционные символы являются в новом, субъективном истолковании. Так — в поэзии Блока, который среди наших современников является, по преимуществу, поэтом иносказаний и символов.

Язык лирических стихотворений Блока, особенно в первых двух книгах, слагается в ряд привычных иносказаний. Поэт как бы пренебрегает обычным значением слов и создает себе особую метафорическую речь, вторую ступень языка над первой, нормальной ступенью, пользуясь этим символическим языком для обозначения переживаний, невыразимых для прозаической речи. Конечно, это обозначение не является логически точным, как в языке понятий; оно лишь знаменует сложное и трудноуловимое явление духовной жизни, дает намек па неопределимый и таинственный мир мистических переживаний, создает поэтическое настроение, благоприятное для погружения души в этот мир. Читая произведения Блока, мы можем составить себе целый словарь таких иносказаний: «ночь», «вечер», «мрак», «туманы» (особенно «голубые туманы»), «мгла», «сумерки», «ветер», «буря», «вьюга», «метель», «иней», «зима», «весна», «лазурь», «розы», «утро», «заря» («рассвет»), «даль» («дальняя страна», «дальний берег»), «путь» («дорога», «тропа») и многие другие, а также привычные метафоры страсти: «пламя», «костер», «вино», «кубок» и пр. В выборе этих символов особенно ясно сказывается зависимость молодого Блока от Владимира Соловьева, первого русского поэта-символиста. Мы находим у Соловьева почти все излюбленные символы, которые приобрели такое важное значение в поэзии его ученика. Например, весна: «Еще незримая, — уже звучит и веет Дыханьем вечности грядущая весна», «Весна умчалась, и нам осталась Лишь память о весне…»; лазурь; «О, как в тебе лазури чистой много И черных, черных туч!», «Вся в лазури сегодня явилась Предо мною царица моя…», «Лазурь кругом, лазурь в душе моей» (ср. у Блока: «Ты лазурью сильна», «Ты лазурью золотою Просиявшая навек!», «Твоей лазурью процвести»); «розы»: «Свет из тьмы. Над черной глыбой Вознестися не могли бы Лики роз твоих…», «И вдруг посыпались зарей вечерней розы…», «Дышали розами земля и неба круг»; «заря»: «Боролася заря с последними звездами…»; «туманы»: «Когда в синеющем тумане Житейский путь перед тобой…», «В тумане утреннем неверными шагами…», «…Среди седых туманов Явилась ты на свет…»; «вьюги» («снежные», «знойные»): «В стране морозных вьюг, среди седых туманов…», «Под чуждой властью знойной вьюги…», «Утихают сердечные вьюги…» (ср. у Блока: «В снегах забвенья догореть…»); «дальний берег», «дальний храм»: «Я шел к таинственным и чудным берегам», «Меня дождется мой заветный храм» и др.

В юношеских стихах Блока разгадка этих символов не представляет затруднения; они шаблонны и неподвижны и не получили еще самостоятельной поэтической реальности:

Пусть светит месяц — ночь темна,

Пусть жизнь приносит людям счастье, —

В моей душе любви весна

Не сменит бурного ненастья.

Это наивная символика типа: «Чем ночь темней, тем ярче звезды», с откровенным обнажением иносказательного характера словоупотребления: любви весна — в моей душе. Ср. в других стихотворениях тех же годов: «А в сердце, замирая, пел Далекий голос песнь рассвета». Или: «Когда б я мог дохнуть ей в душу Весенним счастьем в зимний день!». Так нередко у Соловьева: «Тает лед. Утихают сердечные вьюги…». Но после первых опытов в таком роде поэт переходит к более свободному и смелому пользованию языком иносказаний. В «Стихах о Прекрасной Даме» обычный тип построения символического стихотворения такой: из основной ситуации, иносказательной темы следуют отдельные детали, имеющие также некоторый общий символический смысл. Такой ситуацией является, например, образ поэта как рыцаря, молитвенно склоненного перед божественной Невестой («Вхожу я в темные храмы…», «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…», «Растут невнятно розовые тени…»), или как странника, идущего по дальнему пути, в неведомую страну, к далекому храму или чертогу царицы («Отдых напрасен. Дорога крута…», «Я шел к блаженству, Путь блестел…»; ср. у Соловьева: «В тумане утреннем неверными шагами…»). В связи с основным символическим заданием различные элементы обычного пейзажа блоковских стихов — весеннее утро, заря, сумерки и т. д. — приобретают символический смысл; более глубокое значение как бы просвечивает через непосредственный, ближайший смысл употребляемых слов, например в стихотворении, написанном на обычную тему «плаванья» по «морю жизни»: