Василий Аксенов - «Квакаем, квакаем…» - предисловия, послесловия, интервью

Я подумал: может быть, в современном кино можно сделать что-то в этом роде? Конечно, сразу представив себе внешнее и внутреннее убранство нашей высотки… Тут столько всяких мест, различных архитектурных поворотов, тупичков и ответвлений… Начал с этой идеей делиться с друзьями. Многие восклицали: «Потрясающе!» И дальше дело не шло. А я все думал о кино, где главными героями должны были быть сталинские фавориты, плейбои, какие-нибудь полярники, какие-нибудь писатели. Между ними можно будет разыграть мелодраму с красавицей из этого дома…

— Вы хотели лишь разыграть любовную историю и не выходить ни на какие другие темы?

— Знаете, как я пишу? Не ведаю, что через десять страниц будет, даже через пять. Что произойдет там — бог его знает. Потом, в процессе письма, я понял, что нельзя никуда убежать от эпохи.

— Хотела бы как раз поговорить о треугольнике, который вы описали, где любовь разделена между двумя мужчинами. Сначала отдаешь лавры первенства одному, потом приходит другой, и возникает полная уверенность, что именно с ним должна остаться Глика… Вы все время играете в соперничество хорошего, очень хорошего и прекрасного.

— Соцреализм. А вы кого предпочитаете в этом треугольнике?

— Моккинакки. Прекрасная небесная Абхазия, куда Жорж привез Глику, что это?

— Писано с Биаррица — пляж, казино. Когда они прилетели в так называемую Абхазию, приводнились и выгрузили тяжелые ящики, мною намекалось на тайное задание… Штурман Эштерхази был каким-то там спецагентом и мог такую вещь сделать. Вообще-то, по-моему, в этой вещи много любви, и, в частности, к Москве. Несмотря на все чудовищное, что вокруг происходило, в то же время это город, где жила потрясающая и очаровательная Глика, где жила невероятная авантюристка мама, где смешной Ксаверий Ксаверьевич, где все они жили, купались в Москве-реке, ходили на каток, влюблялись, изменяли друг другу, где в шоферской столовке, что была наискосок от КГБ, я сам часто по ночам сидел. Весь этот мегаполис, несмотря ни на что, каким-то образом умудрялся выживать, жил себе…

— Вы могли бы представить своего Тезея не поэтом, не героем, а постаревшим правителем, как его описал Андре Жид?

— В том-то и дело, что не представляю, поэтому он и ушел. Ушел в окончательный лабиринт, из которого выход только в загробный мир, небесный мир.

— Вы убили всех своих героев…

— Они все погибли, остались без нити Ариадны, она их не вытянула. Другого конца у этой истории быть и не могло. Уходит эпоха, уходят ее герои, ее друзья, ее враги. Все уходит, остается Лабиринт.

— Где-то читала, что Лабиринт — ад, который все же лучше рая. В Лабиринте поэта ждет испытание, которое не даст ему стать нормальным человеком. Норма губительна для творца.

— Творчество в раю уже и не нужно, все сливается. Я, между прочим, был в том лабиринте на Крите. Он не произвел такого страшного впечатления. Руины…

— Зачем вам те руины? Каждый теряется в своем собственном лабиринте, вы живете в Лабиринте, который здесь, а Москве.

— Мы все в лабиринте. Тут вообще эта Ква-Ква сейчас разгулялась… Бог знает, куда она нас затянет. Как бы, как бы, как бы, куа, куа, куа. Квакаем, квакаем.

Можно искать небесный град в прошлом или в будущем, можно звать «назад к природе» или «вперед к миру любви и красоты», но это всегда — призыв к нашим эмоциям, а не к разуму. Даже лучшие намерения создать на земле рай могут превратить ее только в ад — в ад, который человек — и только он — может создать своим собратьям.

Считается, что тамариск — древо жизни — наряду с финиковой пальмой был создан на Небесах, Тамариск — вечнозеленое растение — библейская манна, манна небесная. В весеннюю пору он выделяет сладковатую жидкость, быстро застывающую на воздухе в виде белых шариков, похожих на град и по вкусу напоминающую хлеб с медом.

Смолистое дерево пустынь особо почиталось в Месопотамии и Палестине. В Древнем Египте его связывали с воскрешением бога Осириса, в Китае — с бессмертием, в Японии — с дождем, В шумерской магии тамариск широко применялся для изгнания зла и очищения. В христианском обряде венчания произносятся слова:

«Пальцы мои — тамариск, кости небесных богов!»

ИРИНА БАРМЕТОВА. И поэтому слова Сочинителя в самом начале романа — тамарисковые аллеи схожи с комсомолом — смелое заявление. Когда знаешь ваше прошлое, творческую биографию, ваши либеральные взгляды, такая поэтизация кажется странной…