Литературка Литературная Газета: Литературная Газета 6292 ( № 37 2010)

Нет, международное признание и престижные статуэтки – вещи сами по себе, безусловно, приятные. И род законной гордости натурально испытываешь при очередном известии о том, что наш вот уж почти четверть века никак не могущий толком стать на ноги родимый кинопром ан всё ж таки может быть конкурентоспособным на мировой арене. Плохо другое: эта зацикленность на международном признании становится настоящей idee fixe, а сами иноземные награды – высшим мерилом и оправданием всему. Включая всевозрастающую готовность работать с прицелом на вкусы американских киноакадемиков и европейский фестивальный бомонд. Страстное желание вселенской славы порой доводит и до неловкости, и до глупости. Так, не успел наш «Оскаровский комитет» (если кто не знал, встречайте – официальное наименование данной институции звучит как Комиссия по выдвижению российского фильма на соискание премии Американской киноакадемии «Оскар») объявить о своём нынешнем фаворите, фильме «Край», как уже пошла вовсю писать российская СМИ-губерния, что новая лента режиссёра Алексея Учителя будет бороться за «главный трофей мирового экрана». И вообще он едва ли уже не у Учителя в кармане.

Между тем своего соискателя на попадание в номинацию «Лучший фильм на иностранном языке» выдвигают, как известно, все страны, где имеется национальная кинематография общим числом около 70. В номинантский же шорт-лист попадают традиционно лишь пять из них. Вот и считайте, прикидывайте, пришла ли пора охлаждать шампанское для очередного триумфа.

Впрочем, означенная комиссия, которая, заметим, отрекомендовала картину ещё до выхода её на широкий экран (продемонстрировав, таким образом, что ей нет никакого дела до общественного или критического резонанса), на сей раз очень может быть, что и не прогадала. У «Края», этой диковатой с точки зрения исторической достоверности, социально-бытовой «замотивированности», да и просто обыденной логики сибирской саги о любви, варварстве и паровозах (точнее, о любви к паровозам и сибирском варварстве), есть, похоже, неплохие шансы не только на доминирование, но и на итоговый успех, то бишь на прочувствованную лауреатскую речь director Alexey Uchitel на сцене The Kodak Theatre 27 февраля будущего года.

Порукой тому мне видится отнюдь не исполнитель роли контуженного машиниста Игната – Владимир Машков, кто бы спорил, артист замечательный и человек достойный (в чём вы, в частности, можете убедиться на стр. 11 данного номера «ЛГ»), однако его голливудская карьера, известность и статус всё же пока не сопоставимы с внутрироссийскими, как бы нас порой не уверяла в обратном так любящая выдавать желаемое за действительное родимая пресса.

И по-своему выдающаяся актёрская работа, не говоря уже о тех впечатляющих результатах, которых исполнитель – в лучших традициях Голливуда – добился в части физической коррекции своих внешних данных, а также в непростом деле управления паровозами, вряд ли сумеют оказать решающее воздействие на синклит оскаровских академиков.

Скажем, впрочем, безо всякой иронии – Машков, да ещё первоклассный оператор Юрий Клименко честно tried to do their own best: в получившемся в конечном счёте на экране очередном, особо пышном букете знакомой развесистой клюквы их личный вклад видится минимальным. Если видится вообще.

А клюква тем не менее выдалась знатная – ядрёная, вырви глаз, с характерным, сшибающим с ног ароматом. Создатели «Края» словно бы задались целью с размахом воплотить на экране все так называемые западные мифы о России (которые, казалось бы, уж лет двадцать, как отошли у них там в небытие, а вот поди ж ты – мы сами продолжаем тута упорствовать). Классическая схема «баня, водка, гармонь и лосось» претерпела, правда, некоторую, с поправкой на время и место разворачивающихся событий, трансформацию. У Учителя она выглядит так: баня, самогон, медведь и KGB. Но при всей вроде бы очевидной замшелости элементы этой схемы умудряются быть хитрым образом встроены в систему актуальных кинематографических трендов. В бане, например, мы видим волей-неволей радующее глаз изобилие обнажённого женского тела, приправленное пикантной сценой драки. Медведь – он, понятное дело, на то и медведь, чтобы символизировать Россию и ужасы, в ней творящиеся, но здесь посредством его к тому же внедряется для разрядки непременная комическая струя: пошёл машинист в тайгу, сами понимаете зачем, и вдруг несётся обратно со страшным криком и спадающие штаны руками поддерживает. Животики надорвёшь, однако.