Газета День Литературы: Газета День Литературы # 168 (2010 8)

А ведь Дан тоже спас "чужого" – русского Евгена Чукалина, не донёс на спецназовца Кострова, пожалел "не своих" жителей городского квартала, которых хотели подвергнуть психотронному облучению…

Вообще для Чебалина характерно очень тёплое отношение к союзникам славян. Это и армянин Григорян, и еврей генерал ГРУ Сахаровский. Одновременно автор приводит положение из древнего арийского кодекса, которое гласит: свой родич, преступивший внутренний лад, страшнее врага, потому что враг может лишь убить, а предатель – разрушить равновесие рода.

Таких, как говорит Чебалин, "социальных приматов" на страницах книги достаточно. Не будь их столь много, любая тайная война против России была бы обречена на поражение. И никогда не случилось бы то, о чем сегодня с горечью думают многие: "Самое главное, что нам удалось – встроить в ваш народ ген страха, зависти и неуверенности в себе". Вот почему наиважнейшей приметой романа становится нетерпимость к русскому предательству.

Ненавистники России стремятся разделить русских по идеологическому принципу, всячески выделяя линии раскола национального самосознания – "Ведизм" и "Православие", "Европеизм-западничество" и "Славянофильство". Именно здесь русские предатели перекликаются с дураками и неистовыми ревнителями идеи, которые забыли о любви к ближнему и родному. Забыли о близости по крови, по сердечной привязанности, по чести, по состраданию к униженному и оболганному отечеству.

Книга Евгения Чебалина многому учит, и в первую очередь – пониманию того, что же произошло с Россией в минувшие столетия, в двадцатом веке, и что происходит с ней сейчас. Этот горький и содержательный урок преподнесён читателю на языке художественных образов, стилистически небезупречных, но обжигающих своей, интуитивно чувствуемой, правдой.

Кто-то может сказать, что все исторические построения в романе – не более чем продукт воспалённого авторского воображения. Однако известно: наибольшая уловка сатаны состоит в том, чтобы убедить человека, что дьявола не существует.

"Мне надо знать, – говорит главный герой романа Евген Чукалин, – зачем в двадцать втором лучших крестьян расстреливали и угоняли на смерть в болота Сибири?

Кто и зачем поочерёдно подкармливал Германию и СССР во время войны, пока мы друг другу глотки грызли?

Зачем у нас столько денег идёт на ракеты и бомбы, которыми можно двенадцать раз угробить весь земной шар, а моя мать не в состоянии на зарплату отца купить себе новое пальто, а сестрёнке зимние сапоги?

Почему мы почти задаром гоним за бугор нашу нефть и газ, обкрадываем будущие поколения, но встречаем штрафами и партийным лаем любую высокую технологию?

Я хочу знать, кто людоедски держит мою страну в клетке нищеты и пофигизма, кто гробит в ней здравый смысл?"

Эти резкие, гневные вопросы лежат в реальном основании книги. Они пронизывают толщу народную, их невозможно игнорировать или закрыть грубоватой остротой. Глухой ропот, идущий от поверхности земли, достигает, кажется, до неба. Однако земные цари не научились различать добро и зло.

Впрочем, книга Чебалина не для них. Её задача – разбудить спящую волю русского человека и вернуть ему родовое чувство. И тогда дитя, зачатое в любви, не отринет отчую землю, а по праву сочтёт её своей…

Чебалин Е.В. СТАТУС-КВОта. Роман. М., 2010. Изд-во “Голос-Пресс”.

Книга продаётся в киоске на Комсомольском, 13.

Тел. 8-499-246-11-87.

Исторический роман как энциклопедия современной жизни

Издательство "Терра" выпустило в свет роман Виталия Амутных "Русалия", и сразу по прочтении трудно найти слова, которые позволили бы прикоснуться к сущности книги. Но можно определённо утверждать, что после прохановского "Господина Гексогена" ни одно из современных произведений, написанных на русском языке, не производило впечатление столь разительное.

Я читал ранние книги Амутных: "Дни на излёте безумия" и "Овское царство" – в прилежном ученичестве невозможно было распознать грядущего большого художника. Качественный скачок Амутных, мощный, никак не чаянный, повергает в замешательство и затрудняет разбор книги. Мы имеем случай, пожалуй, столь же непредвиденный, столь же необъяснимый, как, скажем, появление поэмы Венедикта Ерофеева "Москва – Петушки".

Всё ли исчерпывалось совершенствованием мастерства? Или напряженнейшая внутренняя работа предшествовала рождению "Русалии"? Или художественный дар развивается по неведомым законам, которые мы никогда не постигнем?