Никита Хрущев - Время, Люди, Власть (Воспоминания, книга 2, часть 4)

Примечания (1) ГЕРТЕР К. А. (1895 - 1966) начал службу на дипломатическом поприще во время I мировой войны, в 1922 г. посетил в составе миссии Американской организации вспомоществования Советский Союз, после II мировой войны был одним из реализаторов "плана Маршалла" по восстановлению и развитию Европы, в 1953 - 1957 гг. губернатор штата Массачусетс, в 1957 - 1959 гг. заместитель государственного секретаря и в 1959 - 1961 гг. государственный секретарь США, далее являлся председателем Атлантического совета и специальным представителем в аппарате Генерального соглашения о тарифах и торговле. (2) АЧЕСОН Д. Г. (1893 - 1971) служил помощником государственного секретаря США в 1941 - 1945 гг., был главой делегации на Брегтон-Вудской конференции Объединенных Наций 1944 г., потом - представителем в Совете Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций, заместителем госсекретаря (1945 - 1947 гг. ) и разработчиком плана Баруха по контролю над атомной энергией, доктрины Трумэна о помощи Греции и Турции, плана Маршалла; в 1949 - 1953 гг., будучи государственным секретарем, являлся одним из организаторов Североатлантического пакта и Программы взаимного обеспечения безопасности. (3) Окрашенное в белый цвет здание резиденции и канцелярии президента США, находящееся в центре Вашингтона. Функционирует с 1800 г. (4) Вопрос о ленд-лизе осложнился законом Джонсона от 1934 г., запрещавшим предоставление частных займов или кредитов странам, которые не выплачивают США старые долги. Поэтому закон о ленд-лизе от 11 марта 1941 г. определил такую возможность за счет федерального бюджета. А установление компенсации передавалось на усмотрение очередного президента. Из 46, 04 млрд. долларов США, покрывших материальные поставки по ленд-лизу до 1 октября 1945 г., на долю СССР пришлось 10, 8 млрд. Американское правительство требовало уплату процентов в сумме 1, 3 млрд., потом скостило ее до 0, 8 млрд. Советское правительство соглашалось на 0, 3 млрд. (5) В те дни Диллон Д. являлся заместителем государственного секретаря по экономическим проблемам. (6) СИКОРСКИЙ И. И. (1889 - 1972) - один из зачинателей авиастроения в России. В 1908 г. создал свой первый автожир (вертолет), а в 1910 г. первый самолет С-2 и в 1912 - 1914 гг. положившие начало многоместным аэропланам "Гранд", "Русский витязь" и "Илья Муромец". В 1919 г. эмигрировал в США, организовал там в 1923 г. авиафирму и сконструировал еще 15 типов разных самолетов. В 1939 г. перешел к конструированию вертолетов (лучшие - от S-51 до S-65). Первым приступил к созданию летающих кранов, вертолетов-амфибий и турбовертолетов. (7) При Рузвельте Ф. Д. эта загородная резиденция называлась Шангри-Ла (подразумевался литературный образ фантастического места в Гималаях, обитатели которого не знают старости). (8) Возле г. Геттисберг. Владение Эйзенхауэров с 1950 г. Хрущев и Эйзенхауэр находились там с 25 по 27 сентября. (9) Было опубликовано совместное коммюнике. В его конкретной части говорилось о запланированном "обмене людьми и идеями" и о предстоящем (без точной даты) приезде Эйзенхауэра в СССР с ответным визитом. (10) Ла ГАРДИА Ф. Г. (1882 - 1947) - юрист, участник I мировой войны, один из авторов закона 1932 г. об ограничении судебного вмешательства в деятельность профсоюзов, мэр Нью-Йорка в 1933 - 1945 гг., потом генеральный директор Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций. (11) МАККАРТИ Дж. Р. (1908 - 1957) - председатель сенатской комиссии конгресса США по деятельности государственных учреждений и ее постоянной подкомиссии по расследованию (с 1953 г. ), один из организаторов ярой антисоветской и антикоммунистической кампании. (12) Аэропорт "Эндрюс". (13)11(24) ноября 1917 г. туда прибыл американский крейсер "Бруклин". 16 августа 1918 г. там высадился американский экспедиционный корпус (9 тыс. человек). Во Владивостоке разместилась штаб-квартира командира этого корпуса генерала Грэвса У.

ВИЗИТ ВО ФРАНЦИЮ

Теперь расскажу о поездке во Францию и о моих встречах с господином де Голлем(1). Эта поездка состоялась после визита в США, зимой 1960 года, но точно не помню сейчас месяца. Получается вроде как у запорожцев, которые писали письмо султану: "Месяц в небе, год в календаре". Тут я упомянул об известном историческом документе - письме запорожских казаков турецкому султану. Правда, историки разделились во мнениях: одни говорят, что подлинника такого письма не существует, другие - что он хранится в архиве. Тем не менее я горд за запорожцев. То был их коллективный труд, в него каждый вносил свою лепту и придумывал собственную формулировку в ответ на угрозы, раздававшиеся из-за моря. Видимо, все знают чудесную картину Репина на эту тему: художник изобразил казаков, когда они сочиняли это письмо(2)... Итак, получили мы приглашение от де Голля. Признаюсь, не ожидали. У нас имелось свое представление о генерале де Голле. Я хорошо знал эту фамилию: она замелькала в нашей печати еще тогда, когда он был, кажется, в звании полковника. Ему приписывалась идея использования подвижных бронированных сил по-новому. В нашей печати его склоняли как реакционера, и вследствие этого советские люди не были к нему особо расположены. Когда развернулась вторая мировая война и Франция капитулировала, подписала перемирие, а ее новое правительство вскоре переместилось в город Виши и стало сотрудничать с немцами, де Голль бежал из Франции. В Англии он начал создавать эмиграционное руководство, занимавшееся организацией Сопротивления фашистской оккупации, повел смелую борьбу. В то время он проявил себя достойно, как истинный патриот и непримиримый враг нацизма, который потом до победного конца, до полного разгрома врага союзными войсками не складывал оружия. Ученые, изучавшие историю движения Сопротивления, нередко сравнивали роль де Голля и роль Французской коммунистической партии. Считаю, что главная сила, которая оказывала там врагу сопротивление, это рабочий класс. Коммунисты явились главным организатором вооруженных отрядов на местах, которые вели борьбу против оккупантов. Самые большие потери там понесла тоже Французская коммунистическая партия. Дюкло(3) и другие ее руководители были организаторами Сопротивления. Де Голль же обладал особым авторитетом как среди военных, так и среди класса буржуазии. То был очень звучный голос, который производил сильное впечатление. Так разные люди объединились ради общей цели - отпора врагу и очищения французской земли от оккупантов, ради дела Победы. После войны де Голль возглавлял французское правительство, и мы отдавали ему должное. Вообще же к личности де Голля у нас отношение было двойственное. Ведь до войны мы рассматривали его как отрицательную фигуру, хотя в качестве военного он был новатором, искал новую тактику действий с применением танковых войск. Не знаю, насколько его идеи были реализованы во Франции и были ли созданы там именно такие танковые войска. Сопротивление же немцам французская армия оказала, на мой взгляд, ничтожное. Сейчас не буду вдаваться в причины того и анализировать, чем это было вызвано, тут дело военных историков, им, как говорится, и карты в руки. Зато все мы помним о дальнейшем участии французов в войне с фашистами. То, что их летчики сражались в Советском Союзе против общего врага на наших самолетах и под нашим верховным командованием(4), конечно, тоже заслуга де Голля. Он этому содействовал. Думаю, что если бы де Голль призвал летчиков не сражаться на нашей территории, то они и это выполнили бы. А большинство французов воевало на Западе, нанося удары по гитлеровской Германии вместе с англичанами и американцами. Не помню, как конкретно прибыли к нам летчики-французы, каким сюда попали путем, но думаю, что все же не без прямого согласия де Голля. Был организован авиаполк, в составе которого они храбро сражались вместе с нашими летчиками. Это тоже характеризует де Голля: в критическую для Франции минуту он искал контакты с нами во имя разгрома гитлеровской Германии и освобождения родины. Когда де Голль приехал в Москву(5), я в те дни тоже находился там. Меня вызвал Сталин и сообщил мне о приезде этого гостя. Тогда-то я его впервые увидел. Когда Сталин сказал мне, что приехал де Голль, это прозвучало у него с гордостью. И я его понимал. Де Голль, который считался антикоммунистом и представлял, как у нас писали, реакционные военные круги, вдруг приехал в Советский Союз! За обедом, который состоялся у Сталина на квартире, он представил меня де Голлю. Людей там присутствовало немного. Сталин сказал Молотову, что де Голль предлагает заключить с нами договор. Все такие вопросы Сталин тогда обговаривал именно с Молотовым. Пункты договора я не помню, но речь шла о возобновлении отношений(6). Еще перед первой мировой войной отношения между Россией и Францией были самыми теплыми. Потом в 30-е годы у нас тоже был заключен с Францией хороший договор(7). В 1939 г. все пошло наоборот. А теперь отношения возобновлялись, только на новой основе. И Франция уже не та, и мы не те. Желание подписать с нами новый договор мы расценивали как признание нашей мощи и возможностей социалистической системы. Конечно, тут было признание не внутреннее, не согласие с коммунистической идеей, а признание де-факто: социалистическая система показала свою устойчивость и жизненность, оказала сильное сопротивление германской армии и нанесла ей решающее поражение. Без Советского Союза союзники не смогли бы разгромить врага в такие сроки. На это им понадобилось бы значительно больше времени и больше крови. Они, как говорится, следовали в затылок нашей армии. Не буквально, конечно. Но это мы перемалывали воинские части вермахта, оттягивали все больше и больше его сил на себя, вынуждали Гитлера ослаблять Атлантический вал. В месяцы, когда Гитлер уже еле держался на ногах, Запад высадил десант(8) и тем самым принял участие в завершающих операциях по разгрому Германии, а потом получил возможность принять ее капитуляцию, когда немецкая армия была уже обескровлена Красной Армией. Де Голль проявил явное понимание нашей роли, большее, чем американские политики и особенно Черчилль. После обеда Сталин пригласил его посмотреть кино (он тогда всех приглашал в кино). Де Голль поблагодарил, но отказался, сославшись на то, что занят. Он хотел поработать в тот вечер над документом, который готовился к подписанию. Зал, где Сталин смотрел кинокартины, был сравнительно небольшим. Как всегда, нам были поданы туда фрукты и, в виде исключения, шампанское. Сталин пригласил также летчиков из авиаполка "Нормандия - Неман". Он угощал их и очень любезно разговаривал с ними. Сам был крепко подвыпивши, его даже шатало. Нам стало неудобно, мы переглядывались между собой. С нашей стороны там присутствовали при этом Берия, Маленков и я. Не помню, кто еще. Мы беспокоились, что Сталин своим видом может создать себе плохую репутацию. Он обнимался с французами, пил сам и их спаивал. Французы могли подумать, что он пьяница. Нам же этого не хотелось, хотя такое заключение было бы абсолютно правильным. Нам было очень больно морально, но мы ничего не могли поделать. Остановить Сталина вообще никто не мог, да никто и не пытался. Это ведь означало стать его личным врагом. Из кинозала Молотов выходил на встречу с министром иностранных дел(9) Франции, и этот министр приходил к нам туда. Они уединялись с Молотовым, согласовывая документ, содержание которого в деталях я не помню. По какому-то пункту у них возникли столкновения: наша сторона не соглашалась с формулировкой де Голля, де Голль не соглашался с нашей. В конце концов кто-то кому-то уступил не то нашли взамен эластичную фразу, и договор был подписан, но не помню, где конкретно: то ли тут же - в кинозале, то ли позже, но не в торжественной обстановке. Де Голль вел себя гордо, держался достойно, не гнул спины и не склонял головы, а ходил, как человек, проглотивший аршин. Внешне он производил впечатление человека необщительного, даже сурового. Вот такие у меня остались впечатления от первой встречи с де Голлем. После его отъезда Сталин нам рассказал, что он спросил де Голля о Торезе (Торез в это время находился в Москве(10)) и сообщил, что Торез собирается уехать в Париж. "Когда он приедет в Париж, вы арестуете его?" Не помню, что ответил де Голль. Сталин не придавал особенного значения договору, который он подписал с де Голлем, хотя был удовлетворен тем, что Франция ищет контакты с Советским Союзом. Каждый из нас гордился бы этим. Сталин же по-своему понимал данную акцию, он смотрел как бы дальше: мол, сей договор пустяки. Вот приедет во Францию Торез, развернет вовсю работу коммунистическая партия. Ее авторитет был там очень высок. К тому же в то время она обладала большим количеством оружия и представляла реальную военную силу. Компартия имела большое влияние в народе, которое она по праву заслужила как главная организующая сила, не щадившая своих сынов в схватках с гитлеровской Германией. Эта ситуация давала не просто надежду: Сталин был абсолютно уверен в том, что коммунисты начнут определять политику Франции и, возможно, к власти придет правительство, возглавляемое их лидерами. Может быть, так и случилось бы, если бы во Франции не было тогда американских войск. Такое же положение сложилось в Италии. Итальянская коммунистическая партия тоже была очень авторитетной. Тольятти(11) готовился даже поднять вооруженное восстание и создать свое правительство. Сталин удержал его от этого, убеждая, что восстание будет раздавлено американскими оккупационными силами, которые находились в Италии. Получилось бы то же, что потом случилось в Греции. Там коммунисты тоже были многочисленны и господствовали на политической арене, народ их признавал и шел за ними. Но англичане раздавили восстание, и рабочий класс не восторжествовал(12). Итак, товарищ Торез выехал во Францию. Мы с напряжением ожидали, как отнесется к нему де Голль, не посадит ли его в тюрьму? И были удивлены, когда одним из своих заместителей он назначил Тореза. Это говорило о том, что де Голль умеет трезво оценивать положение и время, в которое живет. Я бы сказал, что это было мудрое решение, тем более для него, антикоммуниста. Зная авторитет коммунистической партии в народе и признавая Тореза как лидера этой партии, он правильно оценил внутреннюю обстановку. Стало быть, он был не только военным, как мы иной раз говорим - солдафоном, то есть негибким человеком, который лезет напролом; нет, он проявил гибкость ума и показал себя тонким политиком, привлек к работе Тореза и, следовательно, всю коммунистическую партию. Торез понимал, что тут вынужденное приглашение, но принял его. Когда же де Голль набрал потом силу и почувствовал, что может обойтись без коммунистов, он сейчас же дал отставку Торезу и его товарищам(13). Я лично не имел тогда какого-то своего взгляда на деятельность де Голля, а смотрел на него глазами нашей печати и в значительной степени воспринимал ту оценку, которую давал ему Сталин. Потом, на каком-то этапе развития государственной системы во Франции, де Голль и его партия получили меньшинство голосов. После этого он вышел из политической игры(14), уединился в своем имении и жил на положении отставного генерала и отставного политического деятеля. Но, надо отдать ему должное, продолжал с уважением относиться к Советскому Союзу и Советской Армии. В чем это конкретно выражалось? После смерти Сталина нашим послом во Франции стал Виноградов(15). Он оказался гибким дипломатом и заимел с де Голлем хорошие контакты. Де Голль приглашал его в свое имение и вел там с ним беседы политического характера. Если нужно было проинформироваться и узнать взгляды де Голля по тому или другому вопросу, Виноградов свободно посещал его, и де Голль никогда ему не отказывал. Напротив, сам часто приглашал его к себе, иной раз даже на охоту. Это подтверждает тот факт, что и в отставке генерал считался с реальностями международной политики и поэтому не порывал связей с Советским Союзом, а все время поддерживал их через нашего посла. Сам по себе де Голль - человек очень прямой. Он не боялся говорить откровенно. Высказывался в том духе, что во Франции существуют только две силы, способные руководить страной, ни во что не ставя другие силы, кроме своей партии(16) и коммунистов. Полагал, что только они способны в критическую минуту взять на себя руководство и вывести страну из кризиса. Да, он считал для Франции свою партию особенно полезной и высоко оценивал свою личную роль. Коммунистическую же партию рассматривал как оппозиционную, но такую, с которой нельзя не считаться, потому что она способна поднять народ и поведет его за собой. Компартия имела ясную цель, знала, каким путем ей идти и как вывести страну из тупика. Это тоже говорит о том, что де Голль был реально мыслящим человеком, с которым как с политиком, в свою очередь, всегда надо считаться. Вот предыстория правительственной встречи представителей СССР с де Голлем в 1960 г., уже при новой расстановке международных факторов. Дело в том, что когда пошел процесс послевоенного восстановления экономики и парламентской системы, то во Франции образовалось множество партий и группировок. Одним из самых неустойчивых в Европе было именно французское правительство. Порою оно менялось по нескольку раз в год. Одно время его возглавлял Ги Молле(17), глава левого течения в социалистической партии. Печать много шумела о его "левизне". Как раз в то время Франция, Англия и Израиль начали войну с Египтом. Но их война позорно провалилась. Не помню, как тогда "выкрутился" Ги Молле. Идену же в Англии военная авантюра стоила отставки, и его место занял Макмиллан. Франция тогда основательно впряглась в агрессивный блок НАТО и играла в нем довольно видную роль, занимая антисоветскую позицию. Это вынудило нас аннулировать договор, подписанный с нею при Сталине(18). Поскольку французы сохраняли воспоминания о том, сколько раз германская армия оккупировала Францию и занимала Париж, то мы хотели использовать эти чувства, поставив Францию перед дилеммой. Когда Франция была вместе с Советским Союзом, тогда она одерживала победу. Поэтому де Голль и подписал договор с СССР. Он учитывал исторические обстоятельства. Его родине был нужен союзник, и этим союзником лучше других могла быть в старое время Россия, потом Советский Союз. Я думаю, что так понимал дело и де Голль, когда шел на подписание договора со Сталиным. Теперь мы поставили перед Францией вопрос, как понимать роль французской политики в НАТО, которая направлена против СССР и против союзнического договора, подписанного де Голлем? Этим вопросом мы хотели воздействовать на французских политиков с тем, чтобы они трезво оценили новую обстановку и приподняли завесу, скрывавшую от них будущее. Германия опять набирала экономическую силу, стала самой могучей из европейских капиталистических стран. Это могло обернуться против Франции, чья внешняя политика создавала мираж у ее граждан. С одной стороны, отношения с СССР базируются на дружеском договоре; с другой - французская политика фактически направлена против Советского Союза и идет в одном фарватере с самыми агрессивными силами НАТО, является составной частью этой линии. То есть предупредили французскую сторону, что если так будет продолжаться, то мы не видим смысла в продолжении действия нашего договора, не хотим прикрывать собой политику французского правительства и поэтому считаем себя долее не связанными договором, разрываем его. Это оказало некоторое воздействие на умы какой-то части французов. Не говорю о коммунистической партии, которая и без того правильно оценивала положение. Некоторые левые буржуазные деятели были вообще потрясены. Но лица, которые определяли политику страны, не сдвинулись с места. Они давно поставили крест на этом договоре и были заодно с реакционными силами, проводившими агрессивную политику против стран социализма. Конечно, в своих воспоминаниях я не лишен некоторых неточностей, потому что не пользуюсь ни справками, ни дипломатическим архивом, ни газетами или журналами, а диктую воспоминания, опираясь исключительно на свою память. Правда, память пока служит мне в моем возрасте неплохо. Возможны неточности, но основа правильна. А я стараюсь как можно объективнее излагать все дела, как я их понимал в то время и как оцениваю сейчас события тех дней. Настал день, согласованный с французским правительством, и советская делегация, возглавленная мною, отбыла из Москвы в Париж(19). Не говорю здесь о проводах, обычном, уже сложившемся нашем трафарете. Кажется, вместе со мной вылетел тогда и посол Франции в СССР господин Дежан(20). Я его хорошо знал и с большим уважением относился к нему и его супруге. В Париж мы прибыли в обусловленный час. Расписания требовалось строго придерживаться, потому что к намеченному времени были сделаны необходимые приготовления к встрече нашей делегации, должен был приехать президент. Парижский аэродром(21) очень хорошо оборудован, с отличной бетонной дорожкой. Нужно отдать должное Западу, он умеет укладывать бетон лучше, чем мы. Там не встретишь ни сучка, ни задоринки, все лежит как новенькое, будто только что уложенное. У нас, к сожалению, не так. Сколько я ни занимался этим, сколько ни критиковал наших строителей, но уже через год заметны выбоины, дорожки приобретают старый вид. Считаю, что тут никаких секретов нет, а есть производственная дисциплина, соблюдение нужных пропорций и строгого технологического процесса при приготовлении смеси и при ее укладке. Весь секрет - в высокой культуре труда. Я это отмечаю сейчас и раньше всегда тоже отмечал, когда пребывал за границей. Разница сразу бросалась в глаза, а сравнения, к сожалению, были не в нашу пользу. Когда наш самолет подрулил к месту остановки, я увидел из окна почетный караул, красную почетную дорожку и группу людей во главе с президентом. Президент выделялся, его можно было легко узнать даже в толпе. Он стоял рядом с супругой, поскольку и я прилетел вместе с Ниной Петровной. Мы поздоровались, и президент повел меня к почетному караулу принять рапорт. Потом почетный караул продефилировал мимо нас. Церемония проходила не на открытом воздухе, а в специальном зале для приема и проводов гостей. Речей сейчас не помню. Мы сели в машину президента и двинулись в город. Париж произвел на меня очень хорошее впечатление. Я много читал о Париже, но всегда лучше увидеть, чем услышать. Нашу машину сопровождал эскорт. Не помню, много ли людей вышло на улицы города, зато сохранилось в памяти, что компартия приложила руку к организации нашей встречи с народом. На улицы вышли те, кто по политическим соображениям сочувствовал коммунистическому движению и нашему социалистическому государству, ценил нашу роль в разгроме гитлеровской Германии. Сугубо либеральные люди также с симпатией относились к политике Советского Союза. Эти симпатии тоже вывели их на улицы, и они приняли участие во встрече. Нам был отведен для пребывания какой-то "знатный" дворец(22). Прошу извинить, но название его вспомнить не могу. Здание было роскошным, у подъезда нас встретила президентская гвардия, и автомашина теперь подстраивалась под скорость лошадей. Вероятно, гвардейская форма сохранилась с наполеоновских времен, была она нарядной. Мне показалось, что гвардейцы по возрасту, по росту, по цвету волос подбирались специально. Русские цари, подбирая себе гвардейцев, тоже так действовали. Лучше всего это получалось во Франции и Австрии, которые задавали тон дворцовой моде. Раскрылись ворота, нас впустили, гвардия остановилась у ворот, толпа осталась за воротами. Президент показал помещение, в котором мы должны были разместиться, и откланялся, условившись о встрече. Дальнейшая программа была разработана заранее министерствами иностранных дел Франции и СССР. Предусматривалось пребывание там нашей делегации в течение 10 дней, включая различные поездки и ознакомление с городами страны. Французская сторона настаивала на моей поездке в Алжир, на сахарские нефтеразработки, вместе с президентом, но мы отказывались. Уже в Париже на меня продолжали оказывать давление, но я не соглашался, ибо наша поездка в Алжир приобрела бы особое политическое значение. Франция уже столько лет воевала с алжирским народом, и такая поездка могла быть неправильно расценена. Франция считала Алжир своей провинцией. Мы не могли с этим согласиться, да и французам было известно, что мы сочувствуем освободительному движению арабов. Еще до встречи с де Голлем я много раз так высказывался, включая тот случай, когда в Москву приезжала делегация Франции во главе с Ги Молле. Я предрекал, что в Алжире Франция потерпит поражение, если не найдет разумного выхода и не предоставит независимость алжирскому народу. И мы не пошли поэтому навстречу де Голлю, считая, что содействие колонизаторам запятнало бы нашу политику. Поблагодарили за внимание, но сказали, что не можем принять предложение поехать в Алжир, хотя и не говорили открыто о причине отказа. Впрочем, де Голлю не надо было напрягаться, чтобы понять наши мотивы. Сейчас не смогу вспомнить последовательность посещения нами городов и провинций страны. Но везде мы были очень довольны хорошим приемом. Нигде я не встречал каких-либо признаков неприязни. Иногда мы приезжали в город, в котором отмечался местный праздник. Так произошло в Арле. Арлезианцы выбирали королеву красоты. Нас тоже пригласили на празднество. Почти вся публика была в национальных костюмах. Потом нам с Ниной Петровной представили избранную там королеву красоты, действительно красивую девушку. Если бы нам лишь дали фотографию, то мы сказали бы, что это русская красавица. Такая и у нас получила бы признание: дородная девушка, краснощекое лицо, так и пышет здоровьем, одета в красивый национальный костюм. Нине Петровне она подарила куклу. Впрочем, везде, куда бы мы ни приезжали, нас ожидала добрая встреча. Сопровождал нас в поездке доверенный представите президента де Голля, один из его сподвижников по Сопротивлению(23). Он был несколько суховат (видимо, таково свойство его характера), но относился он к нам с большим вниманием, и у меня остались о нем наилучшие впечатления. В некоторые города к моменту прибытия туда нашей делегации приезжал министр, занимавший видное положение в правительстве де Голля, бывший посол Франции в СССР, по профессии, кажется, историк(24). Очень интересный собеседник, к тому же с ним было легко беседовать: он отлично говорил по-русски, а сам был, если говорить по старинке, "артельный человек", то есть общительный. После обеда, попивая кофе с коньячком или ликером, любил запеть русские песни и знал их. Естественно, мы подтягивали, как умели, не преувеличивая своих возможностей, как могли. Ведь каждый человек поет в принципе для себя. Но нам было приятно, что инициативу проявлял француз. Такой уважаемый человек, который ряд лет был послом в Советском Союзе и постоянно проявлял внимание, приезжал в тот город, где мы гостили, и сразу создавал непринужденную, простую, товарищескую обстановку. Жена посла тоже сопровождала нас (видимо, из-за Нины Петровны). Мы ее хорошо знали, то была старая знакомая по Москве, очень приятная женщина. Согласно разработанному протоколу, при посещении департаментов Франции нас должен был принимать префект. Там это, собственно говоря, администратор, назначенное, а не выборное лицо. Префект представлял власть. Он назначается президентом, поэтому имеет административные права. Ему подчиняется полиция. В нашем понимании он вроде начальника полиции, что меня слегка коробило. Как же так? Нас будет принимать полицейский начальник, и мы потом будем проживать под крылышком французской полиции? Нет ли тут какого-то ущемления? Какой-то дискриминации? Мы проконсультировались с товарищем Торезом, и он разъяснил: "Ну, что вы! Наоборот, это считается проявлением внимания со стороны президента. Префект - представитель президента, поэтому он и принимает его гостей. Так что это выражение особого внимания". По плану мы должны были посетить Бордо. Мэром города был тогда Шабан-Дельмас, сейчас премьер-министр Франции(25). Тогда он был энергичным молодым человеком, который с увлечением рассказывал о перестройке города, показывал нам целые кварталы, которые намеревался снести и построить там новые жилища, больницы, школы. Одним словом, имел широкие намерения. Я слушал его, но в суть особо не вникал, потому что тут внутренний вопрос, вопрос города и его мэра. Признаться, я не понимал, зачем он хочет сносить большое количество домов? Может быть, потому, что мы в СССР ощущаем большую потребность в жилье и бережно относимся к каждому дому, который может еще послужить как жилище, пока мы не выстроим нужного количества домов? Да, мы не могли удовлетворить тогда самые насущные потребности в жилье у нашего населения, в первую очередь в Москве. И в других городах положение было не лучше. Люди страдали, жили, как клопы, в каждой щели, в одной комнате по нескольку человек, в одной квартире много семей. У них это совершенно немыслимо. К сожалению, наши люди жили именно в таких условиях. Шабан-Дельмас строил с размахом. У капиталистов - свои законы и свои соображения. Не знаю, куда при этом там выселяли людей, я не стал расспрашивать. Задавать такие вопросы значит брать в какой-то степени под сомнение планы, которые руководитель города развивал передо мной. Мне сказали, что он деголлевец, он и сам не скрывал этого, а гордился, ссылаясь на свою близость к де Голлю, и говорил, что всецело поддерживает его политику. Мы должны были посетить также Дижон. Его мэр каноник Кир - очень оригинальная личность, один из организаторов антифашистского Сопротивления. Его дважды приговаривали к смертной казни, но все-таки не казнили. Этот человек занимал дружескую позицию по отношению к Советскому Союзу, высоко ценил вклад СССР в разгром гитлеризма и ненавидел фашизм. Когда наша делегация приехала в Дижон, встреча состоялась царская. Мы разместились в отведенном для нас помещении, а народ собрался огромной толпой у нашего дома, выкрикивая приветствия. Я попросил, чтобы мне перевели. Оказывается, как раз перед моим приездом высшие церковные сановники, не желая, чтобы меня встречал каноник, временно куда-то его отозвали. Мне передали даже слухи, что его держат якобы в келье, пока я не уеду из Дижона. Поэтому толпа, собравшаяся около резиденции, выкрикивала: "Господин Хрущев, освободите Кира!". Они хотели, чтобы я вмешался, как-то воздействуя на кого следует. Но никто не знал, где он находится. Если бы даже и знали, то из этого ничего не последовало бы, потому что тут внутренний вопрос страны, хотя мои симпатии целиком были на стороне Кира. Там считали, что в своих дружеских речах он может выйти за пределы желаемого с точки зрения тех кругов, которые хотели бы принять нас с достоинством, но не более того. Кир же мог не посчитаться с условностями как человек горячий и прямой. Я сожалел о том, что не имел возможности встретиться с ним. Встреча наверняка оказалась бы очень теплой. Заменял Кира заместитель мэра(26). Гостеприимство, впрочем, было безупречным, беседы - самые дружеские и располагающие. Вообще вся Франция проявляла к нам особые симпатии, и такое отношение выражал широкий круг людей. В Дижоне в разгар обеда, организованного в честь нашей делегации, появился паренек в крестьянской одежде, вроде той, которую у нас носит подпасок, помощник пастуха. Он поднес мне барашка белой шерсти с красным бантом, и я взял его. В этой связи было высказано много шуток, барашек переходил из рук в руки. Щелкали фотоаппараты и трещали кинокамеры, фиксируя необычный подарок. Считалось, что барана надо зажарить как угощение. Стали мы судить и рядить, как быть с ним, и решили; пусть он живет, это будет символ, так как баран, когда его не трогают, существо мирное. Возникла веселая и непринужденная обстановка, домашняя обстановка, которая располагала к себе. Вот президент пригласил представителей Советского Союза, следовательно, хотел улучшения отношений между нами, и народ с одобрением относился к поступку президента, приветствуя его гостей. Де Голль посоветовал мне посетить одну провинцию неподалеку от границы с Испанией. Там добывали подземный газ, может быть, там были и нефтеразработки. Он порекомендовал также посмотреть опытное поле, зная, что меня интересуют всякие изобретения: "Вы получите удовольствие, там имеются новинки, которые вас заинтересуют". Мы, прилетев туда, наблюдали строительство химического завода по переработке газа или нефти. Я не специалист в этой области, поэтому мне трудно было вникнуть в детали, но стройка произвела сильное впечатление. Буровые вышки не удивили, но дело не в количестве вышек, а в буровых машинах и в скорости проходки. Потом поехали на экспериментальное поле. Де Голль тоже там бывал, он знал состояние работ в этом хозяйстве. Какова же его особенность? Я впервые увидел там распределение воды на орошаемых площадях не путем арыков, то есть канав, какие веками делают в Средней Азии, а разводкой на современном техническом уровне. Лотки поставили на опоры. Требовалось только провести нивелировку с геодезической съемкой местности, расставить опоры, создав нужный уклон, уложить лотки и зацементировать швы. При этом исключается утечка воды. К тому же можно обрабатывать почву под лотками. Сорняков тоже не будет. Мне все это очень понравилось, и я решил соорудить у нас железобетонный завод, на котором будем формовать лотки и опоры. Вернувшись из Франции, с похвалой отозвался об этой системе орошения. Мы снарядили туда своих ирригаторов, они посмотрели, похвалили, и мы решили перенять новый метод, который мог дать хороший эффект в Таджикистане, Узбекистане и пр. Потом стали использовать данный метод, особенно в Узбекистане. Я много раз ездил туда и всегда восхищался результатами. Сейчас забыл фамилию директора треста, армянина, который занимался этим строительством в Узбекистане. Это истинно советский человек и хороший организатор. Я с большим уважением относился к нему. Думаю, что он посейчас с большой пользой занимается этим добрым делом. Что именно выращивали французы на орошаемом поле, не помню, но это не имеет значения. Нам были показаны и другие полевые системы, например, дождевание. Видимо, там было какое-то экспериментальное поле с применением разных инженерных сооружений для орошения. Показали нам насосную станцию. Если сравнивать по техническому уровню и замыслу с нашими станциями, то гораздо лучше того, что имелось у нас. Так что я был признателен президенту за экскурсию. В план посещений входил и Марсель, город с революционной славой и революционными традициями. Но каких-либо контактов с рабочими или коммунистическими организациями во время пребывания во Франции у нас не было, да и не могло быть. Мы знали политические взгляды президента, поэтому предпринимать что-либо со своей стороны, что могло бы быть им неодобрительно принято, и вмешиваться во внутренние дела страны мы не хотели. В Марселе тоже состоялись встречи на улицах, хорошие и дружественные. Потом мы выехали в порт и на катере продолжали визуальный осмотр старого большого города, очень интересного. Природа, с которой мы сталкивались вокруг Марселя, имела большое сходство с одесской: та же низкая колючая растительность и прочее. Да и в общественном понимании всех дел Марсель и Одесса очень близки, два города-побратима. Марсель с Одессой издавна имели торговые связи. Не случайно некоторые украинские крестьянские хатки в степи крылись черепицей той формы, которая называется марсельской. Мне так объясняли происхождение названия. Французские корабли, отправляясь за украинской пшеницей, загружались в качестве балласта черепицей для обеспечения нужной осадки кораблей, чтобы их не качало во время волнения моря. В Одессе черепицу выгружали и потом продавали, а корабли с пшеницей возвращались назад. Как в дореволюционное время существовали связи между двумя портовыми городами, так и сейчас между Марселем и Одессой поддерживаются добрые отношения. Разместили нас там во дворце, предназначенном для гостей. Префект принял нас очень любезно. Когда зашли в спальню, он пошутил: "Господин Хрущев, вот ваша кровать, а на ней в свое время спал Наполеон III". Я отшутился: "Мне от этого не мягче". Хозяин отлично понимал, что ссылка на императора не произведет на меня особого впечатления, но рассчитывал, что я соответственно оценю историчность дома как места, где останавливались видные особы, посещая Марсель. Так что кровать, предоставленная мне, тоже была исторической. Потом за обедом мы опять много шутили на этот счет. Туда тоже приехал бывший посол, встрече с которым я был рад. И, конечно, там присутствовал Дежан. У префекта оказалась очень милая жена, англичанка. Между прочим, она сама сказала, что любит русскую водку. Мы привезли с собой какие-то сувениры, включая водку. Распили там одну бутылку, и я увидел, что у некоторых есть потребность выпить еще. Тогда я обратился к охране: "Нет ли у вас чего-нибудь? Выручите меня!". "Есть!" - говорят. И сейчас же появилась русская очищенная. Хозяйка сразу заулыбалась, а присутствующие распили и эту бутылку. Но должен сказать, что хозяйка держалась с достоинством и не была нисколько хмельна. Видимо, умела пить, а здоровье ей позволяло, и она знала свою грань. Поэтому не хочу, чтобы создалось представление, будто я вольно говорю о супруге хозяина. Нет, то была хорошая мать и хорошая жена. Просто веселая по природе. Не знаю, таков ли вообще характер англичан, она же была гостеприимной, открытой, все время проявляла какую-то инициативу, излучала добро, показывала энергию хозяйки стола. Ее муж тоже был весьма гостеприимен. Вот, могут сказать, что Хрущев - коммунист, глава советского правительства, а так отзывается о французском полицейском! Да, но что же делать? И под полицейским мундиром встречаются истинно человеческие сердца. А мне было приятно иметь дело с таким человеком и чувствовать его теплоту и внимание. К концу вечера мы, подвыпив, стали петь русские песни. Потом "Марсельезу". Ну, уж без этого никак нельзя обойтись: быть в Марселе и не спеть "Марсельезу"? Вспомнили историю Французской революции. Мне лично было особенно приятно петь "Марсельезу", потому что в молодости мы буквально воспитывались на этой песне, призывном революционном гимне, государственном гимне Франции. Исполняя ее, каждый, видимо, думал по-своему. Французы могли петь ее как национальный гимн, мы революционный. Потом я спросил бывшего посла: "А знаете ли вы, какие песенки пели в свое время у нас?". И рассказал ему о смысле одной из таких песен. "Я бы спел ее, да не знаю, как отнесется к этому наш хозяин, ведь речь идет о полицейском начальнике. Хотя и о царском, о русском, но все же!" - высказал я сомнение. Он ответил: "Давайте попробуем вместе, я буду подпевать". И мы запели: