Р Иванов-Разумник - Писательские судьбы

Это органическое понижение культуры и было для Сологуба (не для его одного, конечно) внутренней трагедией.

Жизнь раздвоилась, и чем дальше шло время, тем менее было надежды, что когда-нибудь удастся соединить эти раздвоенные половины. К тому же и в личной жизни случилась трагедия: жена поэта, Анастасия Николаевна Чеботаревская, покончила самоубийством. Скончался Блок; был расстрелян Гумилев, - и А.Н.Чеботаревская решила, что "судьба жертв искупительных просит", намечая к гибели трех больших русских поэтов: третьим будет Сологуб. Но его можно еще спасти, если кто-нибудь пожертвует собой за него: вот она и бросилась в ледяную воду Невы с Тучкова моста, рядом с тем домом на Ждановке, где ждал ее к вечернему чаю Сологуб.

После этого жизнь его пошла раздвоено. С одной стороны Сологуб -бессменный председатель Союза Писателей, лояльный гражданин СССР, вполне подчинившийся государственной власти - одно лицо, одна жизнь. Другая жизнь, другое лицо ненависть к "туполобым", ожидание чуда, страстное ожидание свержения ненавистной власти.

За чайным столом любил он поговорить о "пролетарской литературе" (он много читал) - и беспощадно приговаривал ее "к небытию". Писал ядовитые эпиграммы на деятелей этой литературы. Мечтал об отъезде заграницу, - но знал, что его туда не выпустят. Мечтал о том, что ему еще удастся напечатать новые рассказы, новые стихи, но в трезвые минуты сам понимал, что мечты эти - несбыточные и что печататься ему не дадут. Чтобы зарабатывать на жизнь (нельзя же было жить на восьмидесятирублевую пенсию, да и то пожалованную всего за три года до смерти) - пришлось обратиться к переводам французских романов и к редактированию других переводов. Конечно, хорошие переводы - дело полезное и почтенное; но заставить Сологуба заниматься ими, значило то же самое, как будто Менделеева засадили в гимназию преподавателем химии и физики. Хороший учитель гимназии - дело тоже почтенное, но экономно ли Менделеева делать педагогом, а Сологуба - переводчиком? Но советская власть об экономии не заботилась, ибо органическое понижение культуры входило в ее планы: поднять "пролетариат" до высшего уровня "интеллигенции" - дело долгое и трудное, проще и скорее - понизить этот уровень, В достижении этой цели большевики добились за четверть века больших успехов.

Так и умер Федор Сологуб. За последние месяцы жизни он знал что умирает и что ему уже не дождаться освобождения. Последнее его стихотворение (первую строфу которого я привел выше) говорит о том, что умирающий поэт примирился с тяжелой своей судьбой:

Подыши еще немного

Тяжким воздухом земным.

Бедный, слабый воин Бога,

Весь истаявший, как дым.

Что Творцу твои страданья?

Капля жизни в море лет!

Вот - одно воспоминанье,

Вот - и памяти уж нет.

Но как прежде - ярки зори,

И как прежде - ясен свет,

"Плещет море на просторе"

Лишь тебя на свете нет.

Подыши ж еще немного

Сладким воздухом земным,

Бедный, слабый воин Бога,

И - уйди, как легкий дым...

Это - последнее его стихотворение, такое простое и такое обреченное, Прошло полтора десятилетия после его смерти - и Сологуб, как писатель, совершенно забыт в СССР, точно его и не было ("Вот - и памяти уж нет!"); он заслонен десятками калифов на час, память о которых погибнет без шума как раз тогда, когда вновь воскреснет имя Федора Сологуба и начнет разрабатываться замечательнейший его архив, ныне мертвым грузом лежащий в Пушкинском Доме.

I. ПОГИБШИЕ

Велик синодик писателей, тем или иным путем погибших за эти тяжелые годы, - настолько велик, что дать полный перечень их в коротком очерке вряд ли возможно. Расскажу лишь о сравнительно немногих, ибо знаю далеко не о всех; так, напр., судьбы провинциальных и областных писателей, подвергшихся "ежовскому" погрому в 1937 г., мне почти неизвестны. Но и без них синодик этот достаточно велик.

Можно сказать, что синодик этот открывает собой Александр Блок (умер 7 августа 1921 года), задушенный той волной духовной контрреволюции, которую обрушили на наши головы большевики. Через полтора месяца после его смерти был расстрелян Н.Гумилев, - нельзя ведь было уступить пальму первенства великой французской революции, которая гильотинировала же поэта Андрэ Шенье!

Гумилев был первой, но не последней жертвой; афишированных расстрелов писателей больше не было, но сколь многие погибли потом "под шумок", не то расстрелянные, не то получившие "десять лет строгой изоляции без права переписки", по официальной терминологии. Вот, напр., столь много шумевший Борис Пильняк, - что с ним? В камерах Бутырской тюрьмы в Москве, в 1937-1938 гг., говорили о его расстреле "за шпионаж", - а тюрьма, вообще говоря, хорошо осведомлена о судьбах своих сидельцев.