Газета День Литературы: Газета День Литературы # 172 (2010 12)

Куда судьба направит, в рай ли, в ад ли?

Разгадывать не стану Божий план.

Бывало, кто-то собирался в Адлер,

А приплывал с конвоем в Магадан.

Этот петлёй обернувшийся маршрут действует отнюдь не только как невесёлая шутка. Действует то, что эти пункты стянуты воедино. Что каждая строка начинена взрывной смесью.

Понятно, что рай и ад – излюбленные клеммы чёрного и белого, живого и мёртвого, хрупкого и твёрдого, лживого и истинного – это в любой молекуле мироздания и это – в любой поэтической ячейке ключниковского миростроя.

Рай и ад – только в сцепе; иногда они меняются ролями: рай оказывается невыносим, ад – спасителен, а главное: эти состояния уживаются в одном и том же сердце.

"И вновь вздыхает русский ангел под ношей дьявольской своей".

И надсаживается душа, и изнемогает строка от проклятого вопроса: как совместить одно с другим?

За пряслом ждёт безгрешный ад,

что раем наречён от скуки.

Ты из него сбежишь назад

к жестокой жизненной науке.

Тогда вопрос: а жестокая жизненная наука – предполагала ли такую судьбу? Реальная судьба – обещала ли такую ношу?

Да! Предполагала. Обещала. И определила – навсегда. Та самая судьба спасённого от пекла войны подростка, которую он разделил со своим поколением.

В общей форме: "адский штемпель" войны впечатывается в детские души; "не понять", какая сила "через кошмар военный пронесла"; "я удивляюсь, как я уцелел".

Но эта общая беда всё время просверкивает нестерпимыми искрами… счастья! Вывезённый с горящей Украины спасёныш попадает на Волгу и… "блаженствует в саратовском раю". Почтальоны привозят повестки прямо в поле… Трактора готовятся, как к бою. Колхозный председатель велит подвозить харчи работающим крестьянкам, "конные вручает повода". О, счастье! Как вкусен деревенский хлеб, такого ещё не было в жизни! Скученный барачный быт, первая женская ласка. Печи, разжигаемые кресалом…

Я опираюсь на штрихи, которыми обрисована та пора: индивидуальный почерк, диалог огня и нежности, смертельно-живительные контрасты.

Сибирь, шахтёрский город. Солдаты, уезжающие спасать Москву. Остаются – недоростки, смельчаки из базарной шпаны – сбывать дезертирам уведённые у солдат награды. В кварталах – драки, вплоть до поножовщины. В школе – госпиталь. Стихи о трелях соловья в ходе подшефного концерта. Отеческое нравоучение покалеченного слушателя:

– Толк из тебя, быть может, мальчик, будет,

Когда оставишь выдумки свои –

На тех полях, где умирают люди,

Им не поют с берёзок соловьи.

Толк вышел. Мальчик выучился. Окончил филфак прославленного Томского университета. Поработал учителем, журналистом, редактором… Сделал нормальную карьеру и – по партийной уже линии – был отправлен в Москву учиться дальше. На целых два года! Два года "партийный небожитель" бешено читал в столичных спецхранах книги. Повышал квалификацию. И как-то, коротая время в общежитии (а может, в буфете), узрел, как "в ночной тиши Фаворский вспыхнул свет".

А раньше что, не видел света?

Из партии его исключили – за чрезмерный интерес к религии…

Постойте. А в партию он как попал? По неведению? Никогда не поверю. В октябрята-пионеры ещё можно было влететь в общем потоке, в комсомол – тоже, если не очень умничать, – но в партию – только если ты этого осознанно хотел.

История исключения Юрия Ключникова из партии в 1982 году со вкусом описана и откомментирована во всех его биографиях. И как он в партии восстанавливался (этого ж тоже надо было очень хотеть), и как вылетел окончательно, припёртый к стенке провокационным вопросом: "Скажите, Ключников, как вы относитесь к Иисусу Христу?"

Изысканный же партийный иезуит задал вопрос! Ладно бы, воспарил в какие-нибудь идеологические туманы, где можно долго петлять и выворачиваться. Так нет же, сообразил повернуть дело так, что надо было предать Христа – персонально.

Предать Ключников неспособен.

Он отвечает максимально политично и, кстати, по сути дела абсолютно правильно: "Если бы современные руководители СССР хоть чуточку походили на Иисуса Христа, наша страна не оказалась бы в кризисной ситуации".

В 1982 году ситуация именно такова, что её ещё можно попытаться выровнять. (В конце концов, партийные небожители зажгли свечки и пошли в церковь. По команде.)

Ключников ничего не умеет делать ни по команде, ни вопреки убеждениям.

Так кто он по убеждениям? Коммунист? Или христианин? Или, может, тайный христианин, прикрывающийся партбилетом?