Петр Рябов - Проблема личности в философии классического анархизма

«…быть в состоянии – это значит быть действительно. Если мы в состоянии чем-нибудь быть, то потому, что мы таковы в действительности… Возможность и действительность… Если чего-либо нет или что-либо не совершается, но мы представляем себе его вполне возможным, то, наверное, есть какое-нибудь препятствие, и оно – невозможно…» (413; 317-318).

Ведь, для такой критики необходимы критерии, оценки, нормы, идеалы, дистанция, нонконформизм, – а не обожествление существующего, как единственно возможного.

Приведем две цитаты из книги Штирнера по этому поводу: «Бога, который есть дух, Фейербах называет «нашей сущностью». Как же мы можем допустить, чтобы «наша сущность» нам противопоставлялась, чтобы мы расчленились на существенное и несущественное «я»? Ведь мы этим возвращаемся в прежнее грустное состояние: нас выгнали из самих себя» (413; 31) и «Но не вновь ли здесь поп? Кто его Бог? Человек! Что божественно? Человеческое!» (413; 55).

Не идеализируя личность, подчеркивая ее косность и инерцию, Штирнер замечает, что привычка, лояльность, регламентация, обожествление чего-либо – способ «бегства от себя» (или, выражаясь в терминах Э.Фромма, «бегства от свободы»), попытка достичь душевного комфорта, покоя, отгородиться от своего творческого и ищущего «я», проявление глубокого конформизма: «…не подлежит никакому сомнению, что человек посредством привычки охраняет себя от воздействия мира и основывает собственный мир, в котором он только и может чувствовать себя дома, то есть строит себе небо … Привычка – «вторая натура», отвлекающая человека от его первоначального естества, оберегая его от всякой случайности этого естества»(413; 64).

Обвинения, предъявляемые Штирнером религии, сводятся к упрекам ее в расколе человека на две части, превознесении духовного и принижении телесного, в создании ложной и лицемерной морали, порабощающей людей, в подчинении и нивелировке тысяч уникальных «я» перед чуждым им Богом, в поддержке религией земного деспотизма (подробнее об этом см. в работе В.Баша (413; 454-456)).

Штирнер язвительно издевается над «гуманным либерализмом» (в первую очередь, конечно, подразумевая под ним учения Фейербаха и братьев Бауэров). По Штирнеру, «гуманист», разделяя «Человеческое» (как «общее», идеальное, должное, истинное) и – «реальное человеческое» , неизбежно приходит к необходимости презирать реальных людей ради Человека, подобно тому, как христианин должен презирать в себе «грешника» ради «святого». Любой конкретный человек – постольку не «человек» для «гуманиста», поскольку он конкретен, и не есть «Человек вообще» (в теоретическом, идеальном смысле слова). Отрицая подобное разделение людей и – их «сущности», Штирнер горячо призывает читателей – принять себя такими, какими они есть, – во всей их полноте и реальности, любить конкретных людей, а не Человека.

«Было бы безумием утверждать, что не существует власти надо мной. Только положение, в которое я стану по отношению к ней, будет совершенно другое, чем в религиозную эпоху: я буду врагом всякой верховной власти, в то время как религия учит дружбе с властью и покорности ей» – восклицает немецкий анархист (413; 172).

Особенно часто вспоминает штирнеровское «Ничто», без всякой попытки понять его, Н.А.Бердяев (см.34; 58-59, 204-205, а также 35; 117 и 36; 254).

«Это все та же гегелевская абсолютная идея, с той только разницей, что она называется здесь «я», единственный» – утверждает, например, Эдуард Бернштейн (413; 376).

В.Баш считает, что «для Штирнера «я» есть то, что представляет собой каждый из нас в любой момент своего физического, интеллектуального и нравственного развития» (413; 453).

Переводчик книги М.Штирнера на французский язык Генри Лавин верно уловил это противоречие: «Индивидуализм не может иметь своей теории. Раз только индивидуализм дает себе точное общее определение, он сам себя отрицает. Каждый индивидуум должен иметь для себя собственную теорию» (92; 358). Добавим к этому, что крайний индивидуализм исключает проповедь и теоретизирование: индивидуалист не проповедует и не теоретизирует, а живет; теоретик и проповедник же не может быть крайним индивидуалистом.

В своем, в целом весьма слабом и поверхностном, ответе на критику его Штирнером, Л.Фейербах, однако, справедливо отмечает эту слабость штирнеровской позиции (с ее отрицанием «верха» и «низа» и неподвижностью «я») и верно указывает как на различия внутри самого индивида, так и на динамику его внутреннего изменения, подчеркивая «различие в самом индивиде между необходимым и случайным, индивидуальным в смысле случайного, между существенным и несущественным, близким и отдаленным, высшим и низшим» (413; 363), и далее продолжает: «Так происходят внутри самого индивида беспрерывные изменения, и то низшее становится высшим, то высшее – низшим!» (413; 364). По Фейербаху, личность динамична, изменчива, она может перерастать себя, судить себя, быть выше себя самой. Отрицая абстрактную и застывшую, неизменную «сущность человека», постулируемую предшествующими философами, Штирнер порой передает атрибуты этой «сущности» своему «я».