Мариано де Ларра - Сатирические очерки

– Ах, если б вы знали, сколько скотов я вижу кругом!

– Минералогия даст вам представление о металлах и…

– Пока она не научит меня раздобывать звонкий металл, я и пальцем не шевельну.

– Изучайте географию.

– Ах, оставьте! Если завтра мне придется отправиться в путешествие, мне понадобятся деньги, а не география. А о дороге и пункте назначения пусть позаботится кучер почтовой кареты – это его обязанность.

– А языки?

– Я не собираюсь стать переводчиком. А если доведется побывать за границей, то с деньгами меня всякий поймет: ведь деньги – это международный язык.

– Гуманитарные науки, художественная литература…

– Из всякой писанины признаю только векселя. Все остальное – ерунда.

– Хотя бы немного риторики и поэтики!

– Вот, вот, еще и сочинительством заняться! Как будто бы я создан для риторических упражнений! А если речь идет о комедиях, то мне их не писать: в переводе с французского их представят мне на сцене.

– История…

– У меня и так голова пухнет от всяких историй.

– Но вы узнаете о том, что делали люди…

– Замолчите, ради бога! Кто вам сказал, что в историях есть хоть капля истины? Хорошо, если человек не видит того, что творится у него в доме, а вы говорите…

В конце концов они завершили беседу так:

– Послушайте, – сказал первый, – перестаньте морочить мне голову. У меня имеется майорат, а знания – это для тех, кто не знает, где найти себе пристанище.

– Послушайте, – сказал другой, – мой дядюшка – генерал, и уже в пятнадцать лет я получил эполеты. Со временем я получу и другие и еще кое-что, не очень-то себя утруждая. Невелика наука – носить кортик на боку и мундир на плечах…

– Послушайте, – сказал третий, – у меня в семье никто не учился, ибо людям голубой крови не пристало быть врачами, или адвокатами, или работать подобно простолюдинам… Вы мне скажете, что сеньор такой-то получил высокое назначение за свою ученость и знания, – в добрый час! Каково его происхождение? Почему он обратился к наукам? Нет, я не намерен так опускаться…

– Послушайте, – вмешался четвертый. – Я, правда, не очень богат, но кое-что у меня водится. Мне уже удалось разжиться рентой благодаря стараниям моей мамаши. Найдется у меня всегда какой-нибудь друг, а у него – какое ни на есть тепленькое местечко. А для того чтобы служить чиновником, не требуется быть профессором Алькалы или Саламанки. [94]

Благословен господь, Андрес; благословен господь, столь милосердно просветивший нас на этот счет. Таковы-то основания, на которых покоится наше нежелание учиться; от нежелания учиться проистекает невежество, от невежества – равнодушие и отвращение к книгам, а все это вместе взятое приносит нашей отчизне столько славы, пользы и, главное, покоя!

– Ну, разве не достойна сожаления, – сказал мне один батуэк несколько дней назад, – невероятная мешанина бумаг, вращающихся и обращающихся в странах цивилизованных, как они сами себя величают? Бог ты мой! Такое извержение болтовни, хаос слов, море бумаг, поток книг, что уму непостижимо, откуда набраться перьев, чтобы все это написать, и цифр, чтобы все подсчитать, типографий – все напечатать, и терпения – все прочитать! И этим живет бесчисленное множество людей, не знающих иной службы или дохода, кроме профессии литераторов! Подавай им науки и искусство, а все это оборачивается прогрессом и всякими открытиями! О шумливый и болтливый век! Судите сами, есть ли во всем этом хоть какие-нибудь выгоды!

Нет, в этом отношении у нас, Андрес, так много преимуществ перед другими! Так пусть же умирают в нищете дурные авторы в нашей стране; я говорю «дурные», потому что хороших здесь нет; [95]и, что еще интереснее, – то, что точно так же умирали и хорошие писатели, когда она были, и снова будут умирать, когда они вновь появятся. Ибо здесь простодушные умы не наживаются на том, что читают богатые умники. И нет здесь иного, сколько-нибудь основательного тщеславия, кроме того, которое подсказывают авторам их желудки: из опасения, что авторы возгордятся, их никто не хвалит и не кормит. О христианская идея! Здесь никто не добивается благосостояния литературой, а книгам и газетам не приходится конкурировать друг с другом. Хорошие пьесы здесь ставят лишь изредка, от случая к случаю, потому только, что их мало. А плохие здесь не освистывают, но и не оплачивают, из боязни, что каждый день начнут появляться хорошие. Мы здесь столь хорошо воспитаны и нам так нравится гостеприимство, что опустошаем карманы ради иностранцев. О бескорыстие! Здесь плохо обращаются с дурными актерами, а еще хуже – с хорошими, чтобы они не возгордились. О тяга к самоуничижению! Им не выплачивают даже то, что положено, чтобы они не пресыщались. О милосердие! Ведь при этом от них требуют, чтобы они были хорошими. О снисходительность! Здесь даже не считают профессией – умение писать и достоинством – стремление читать; и то и другое почитается за развлечение для скучающих бездельников. Ибо не может быть полезным человеком тот, кто не является по крайней мере идиотом и владельцем майората. [96]