Мариано де Ларра - Сатирические очерки

Что касается графа Лас Навас, чье имя приобрело некоторую известность, то о нем вообще нельзя сказать, что он оратор. Он не обладает ни даром слова, ни эффектным жестом. Но зато у него – удивительный апломб и неутомимый критический дух. Он – подлинное воплощение вечной оппозиции. Ворчун, спорщик, мучитель, он заставил бы само терпение потерять терпение, и если бы даже ангелы уселись на министерских скамьях, то и они потеряли бы при нем надежду на возвращение в рай. Несмотря на это своеобразное оппозиционное донкихотство, роль, которую играет Лас Навас в палате, всегда в высшей степени полезна. Мы нуждаемся в людях его закалки, в его глазах рыси, в глазах, которые все высматривают, в нескромных языках, не признающих оговорок; необходимы часовые на передовых постах, вечные стражи свободы, – подобные люди служат лучшей защитой общественного правопорядка. Они впадают иногда в ошибки, преувеличенные подозрения, которые порождаются крайним рвением, но эти незначительные недостатки вполне компенсируются общественным благом, к которому ведёт их деятельность. Каково бы ни было мнение о Лас Навас за пределами кортесов, здесь его необходимо слушать, он никогда не надоедает, а иногда – даже развлекает. У него бывают остроумнейшие выходки, а с его языка часто слетают меткие эпиграммы, всегда свидетельствующие о тонком уме. Его стиль совершенно противоположен академическому, а поскольку он может говорить безостановочно, когда ему предоставляют эту возможность, его импровизация всегда имеет интерес новизны и неожиданности.

Мы хотели бы воздать по заслугам тем немногим новичкам, которые, преодолев преграды, поставленные им Королевским статутом, сумели обеспечить себе место в этой сохраняющей свой былой облик, если не сказать ретроградной, палате; еще более хотели бы мы вручить им диплом оратора. Но, по совести говоря, это невозможно: старые депутаты до сих пор удерживают лавры за собой. Лопес вначале проявил себя с блеском, но не удержался; неудачник Труэва не оправдал возлагавшихся на него надежд; Гонсалес и Кабальеро [66]могли бы претендовать на патриотические лавры, но никогда не видать им лавров красноречия.

Некоторые, как, например, маркиз Торремехиа, отличились благодаря своим познаниям, основательности, точным и даже красноречивым выражениям. Другие же молчали либо выступали редко, хотя невозможно сомневаться в их учености и познаниях. Таковы Флорес-Эстрада, признанный политэконом, Монтевирхен, Рива-Эрреда и другие. Что касается председателя Истуриса, [67]то это истинный радикал. На своем ответственном посту он проявил большую опытность и беспристрастие. Его ораторская речь энергична, его слова – решительны и точны, и все признают за ним большие способности. В этом мы скоро убедимся. Час действия для него пробил.

Что касается Палаты знати, этого собрания разношерстной аристократии, начинающейся с Медина-Сели и завершающейся поэтом Кинтаной, [68]то за двумя пли тремя исключениями сей блистательный орган в торжественнейшем молчании и с благоговейной скрупулезностью делает только то, что кабинет министров соблаговолит ему указать. Ученые манекены, они только путаются под ногами. Эта палата не живет самостоятельной жизнью, а ее авторитет и влияние ничтожны. Этот недоносок – лишняя спица в колеснице, задерживающая ее движение. Она не в силах пустить машину в ход, когда та останавливается; а когда машина приходит в движение, она неспособна удержать ее, даже если бы подобная фантазия и пришла ей в голову.

Несмотря на грандов, их наследственные права и майорат, Испания – страна глубоко демократическая. Догмат о христианском равенстве перешел от церкви в мирские обычаи, а раз попав сюда, незамедлительно должен был перейти в законодательство. Если бы аристократическому сборищу судьбой было предназначено завоевать место в политике, оно могло бы приобрести его лишь по милости плебеев, чье одобрение для него обязательно. Но это для Палаты знати исключено: уже при своем создании она была лишена логики и силы. Жизнь и движение здесь полностью отсутствуют. Ни один оратор не вышел из этих досточтимых могил, ни один голос не нарушил молчания склепа. Пусть же они спят спокойно!

Прежде чем покончить с первой сессией, бросим взгляд на события в стране; кое-что привлечет наше внимание. Как только были созваны кортесы, вся политическая жизнь сконцентрировалась в этом сердце общественного организма. Первый внепарламентский факт, достойный упоминания, – это неожиданный арест Палафокса. [69]Сессия еще не открылась, а радикальное движение, знаменем которого была Конституция 1812 года, уже поднимало голос протеста против половинчатости Статута. Но движение так и не развернулось, а общество не имело достаточных оснований даже для того, чтобы поверить в его реальность. Генерал Палафокс опроверг обвинение, и это событие могло послужить лишь доказательством глухого недовольства, предвещающего более грозные бури: оно свидетельствовало о том, что с самого начала парламентской кампании Мартинес де ла Роса оказался между двух огней.