Карла дель Понте - Охота. Я и военные преступники

Отец сказал мне, что в университет я не пойду. Он заявил, что мне незачем продолжать обучение. Возможно, он просто испытывал мою решимость: «Ты — женщина, — сказал он, — и выйдешь замуж. Не заставляй меня тратить на тебя деньги».

Но мне не хотелось запираться в четырех стенах в окружении детей. Поэтому назло ему я поступила в университет в Берне и не стала итальянской женой-кухаркой. Сначала я хотела последовать примеру моего брата Флавио и изучать медицину, но узнала, что придется учиться семь лет, а для меня это было слишком долго. Тогда я решила сделать карьеру в юриспруденции. Целый год я жила в Берне под присмотром Флавио. К нему приходило много друзей, и мне хотелось познакомиться с каждым из них. Иногда я ходила с ним на лекции, смотрела на будущих молодых врачей. Он приводил их к нам и знакомил со мной.

Проведя год в Берне, я перевелась на юридический факультет в Женеву, и в 1972 году защитила диплом. Меня ждала абсолютно заурядная жизнь. Я вышла замуж за своего возлюбленного, тоже студента юрфака, Пьерра-Андре Бонвина, сына президента Швейцарской конфедерации Роджера Бонвина. Но жили мы далеко друг от друга: он остался в Женеве и заканчивал учебу, а я вернулась в Лугано и занялась частной практикой. Наш брак распался, когда я влюбилась в Даниэля Тимбала, адвоката, который вел коммерческие дела в Лугано. Еще до того, как я вышла за него замуж, Тимбал посоветовал мне представлять женщин в бракоразводных процессах. Это был хороший совет… в некотором смысле. Я преуспела в этих процессах, мне хорошо платили. Мы с Тимбалом открыли адвокатскую практику. Я приобрела свою первую сумочку от Луи Вуиттона. Купила бы и для мамы, но сумочек у нее хватало.

Научившись водить спортивные гоночные автомобили на трассе в Хокенхайме, Германия, я приехала в Биньяско на своем «Порше-911SC». Посадила в него мою маму — и ее маму — и покатала их со скоростью 200 километров в час. Но бракоразводные процессы мне надоели. День за днем я сидела в конторе, выслушивала от клиентов нудные подробности крушения их любви и старалась наставить их на путь истинный. Иногда местный суд поручал мне защищать людей, обвиняемых в уголовных преступлениях, кражах и грабежах. Это позволило мне наработать определенный опыт в уголовном законодательстве. Обвиняемому важно иметь хорошего защитника.

Но и эта работа не приносила мне удовлетворения, особенно в рамках гражданского законодательства, действующего в Европе. Как адвокат защиты, вы получаете дело, знакомитесь с изложенными в нем обстоятельствами, изучаете доказательства и почти всегда видите, что обвиняемый виновен. Я приходила к своим подзащитным в тюрьму. Они хныкали и говорили, что не виноваты, но убедительных аргументов не предоставляли. Как правило, я теряла терпение. Мне было тошно от того, что в зале суда приходится защищать тех, кто должен, как я знала, сидеть в тюрьме. Думаю, что завет моей мамы оставаться верной самой себе заставил меня подумать еще раз не только о тех, кого я защищаю, но и вообще о деятельности защитника. В августе 1977 года я родила сына Марио. Половину дня сидела дома, а потом уходила на работу. За сыном присматривала няня.

В 1980 году я подала заявление на должность в органах обвинения: juge d'instruction — судебный следователь, член стороны обвинения, который проводит расследование и передает результаты обвинителю, представляющему дело в суде. В то время в Швейцарии почти все судебные следователи были мужчины. Помню, как я предстала перед судейской коллегией для собеседования перед назначением на должность. Один из вопросов, который коллегия посчитала уместным задать, касался моего желания иметь второго ребенка. В то время я была замужем за Тимбалом. Я не была кандидатом-новичком. Мои светло-каштановые волосы начали седеть, и в отчаянной попытке сохранить молодость я красилась под блондинку. Члены коллегии ясно дали мне понять, что, если я хочу иметь еще детей, то должность не получу. Сам этот вопрос разозлил меня, особенно потому, что задавала его женщина-судья. Я гневно ответила, что коллегия не имеет права задавать мне вопросы личного характера. Моя личная жизнь — это мое частное дело, сказала я, и копаться в ней неуместно. Так я отреагировала на их вопрос нападением, тем не менее, должность мне дали.

В ходе работы судебным следователем я специализировалась на финансовых нарушениях. Лугано — прекрасное место для проворачивания финансовых махинаций. Город расположен на границе Швейцарии с Италией, по обе стороны главного транспортного коридора из Женевы и Цюриха в Милан, Венецию, Флоренцию, Рим и другие богатые города и порты Италии. После Второй мировой войны пограничный и таможенный контроль между двумя странами был сведен до минимума. Лугано — родной дом для банкиров, говорящих на итальянском, рабочем языке сицилийской мафии. Кроме того, Лугано, как и остальная Швейцария, обладает многолетней традицией хранения банковской тайны. Некоторых швейцарцев тешит вера в то, что их законодательство о защите банковской тайны было принято с целью защиты активов немецких евреев, ставших объектом шантажа гестапо во времена гитлеровской Германии. Более правдивая версия, насколько мне известно, гласит, что в начале 1930-х годов французские власти поймали швейцарских банкиров на том, что они приезжали в Париж к своим клиентам, которые желали избежать уплаты налогов. У банкиров на руках оказались досье с номерами счетов и именами их владельцев. Последовавший скандал привел к тому, что швейцарский парламент принял в 1934 году «Закон о банках». По этому закону банкиры Швейцарии не имели права, под страхом крупных штрафов и тюремного заключения, раскрывать конфиденциальные сведения о своих клиентах, если только власти не докажут, что на банковских счетах хранятся средства, полученные от преступной деятельности. Но к ней по швейцарскому законодательству не относится уклонение от уплаты налогов и другие деяния, которые Швейцария рассматривала как мелкие проступки, но не преступления. Итак, по швейцарской системе получалось, что отмывание денег, т. е. совершение финансовых сделок таким образом, чтобы скрыть принадлежность, источник и предназначение денег и, в результате, не платить налоги, а также спрятать следы, позволяющие установить их отношение к сфере криминальной деятельности, происходило в каком-то «тридевятом царстве». Швейцарские банки фактически разрешили открывать анонимные счета. Местные банкиры почти не интересовались происхождением больших вкладов или назначением крупных исходящих платежей. Удобство такой финансовой среды для наркоторговцев, нелегальных торговцев оружием, коррумпированных правительственных чиновников и криминальных организаций очевидно.