Так вот, этот храм Благовещения Пресвятой Богородицы был последним пристанищем перед смертельно опасным броском. Здесь, под его стенами, я и прочий люд, эвакуирующий глубже в тыл свое добро, делали решительную передышку, собираясь с духом и силами. Дальше приходилось мчаться без всякой для себя пощады. Церковь эта тогда была уже недействующей, обветшалой. Потом и колокольню взорвали под предлогом опасного ориентира для немецкой авиации, направляющейся бомбить Москву.
В тот день рядом со мной остановились мужчина с женщиной средних лет и, как сейчас помню, затеяли между собой разговор о чудесах.
- Ну какие в наши дни чудеса? - рассуждала женщина. - Вон немец прет, скоро в Москве будет. Кучу народа побили. У меня в деревне Юрьево сестру фрицы пристрелили. Вот и все чудеса. Какому Богу до нас нынче дело? Церкву вот запустили, разрушили... А по всей Россеи-матушке сколько наковыряли, напохабили? Истово люд Божий - взашей, правильных попов - на Соловки! А теперь чудес подавай? Я нынче так думаю: ежели Гитлер нас всех не прибьет - то и чудо будет. А чтоб святые промеж нас ходили, как древле...
- Не было того, однако, и древле, - морщился мужик. - Выдумки всё. Чтоб проще помирать было. Вот хоть давай мальца этого спросим...
Тут он обратился ко мне:
- А, парень, страшно помирать-то?
- Страшно, - ответил я.
- А вот ежели бы вроде как понарошку: ну, будто спишь, сон видишь - это жизнь, а проснулся, штаны надел и пошагал - это то, что почитают за смерть. Тогда как? Страшно?
- Тогда нет. Только, если по-настоящему, то душе штанов не надо, ей и так удобно, она - красивая.
- Вот те раз! - зареготал мужик. - Да ты, брат, феномен. Молодец, попом будешь! Красивая, и порток не надо... - ну, уморил! Пошли вместе. С тобой, в случае чего, и помирать не страшно. Давай уж подсоблю, что ли: видишь, очередная прореха в обстреле.
- Не надо, я сам.
Осерчав на мужика то ли за его насмешку, то ли еще за что, я спрятал веревку от санок за спину.
- Ну, как знаешь, молодец! Не поминай лихом. Авось встретимся где-нибудь в краю небесном... Без порток...
Женщина тоже весело смеялась, называя меня "философом кислых щей".
- Почему "философ"-то, когда в таких случаях принято говорить "профессор"? - сердито крикнул я им вдогонку.
Но они в ответ, махнув на меня руками, только расхохотались еще громче.
Очередная серия взрывов утихла. На всё про всё у меня было десять-пятнадцать минут, и я поспешно поплелся за ними вслед.
Я быстро шел и думал: "А правда, что такое настоящее чудо? Ну, бабка рассказывала, что вроде бы исцеляются от всяких болезней у святых мест, замуж по молитве удачно выходят, иные даже святых людей видят и разговаривают с ними, что-то наперед в жизни знают, ну и прочее, тому подобное. Только это ведь все по рассказам, а как оно на самом деле бывает - про то неведомо. Вот мужик с теткой, - я сердито посмотрел в спину веселой парочки, - хохочут, чуть пузо не трескается, поди попробуй, докажи им тут что-либо..."
Так думал я, поспешая, и замечтался, представив себе, как было бы здорово, к примеру, у Бога мороженое попросить - десять или даже сто порций таких, как у Левочкина, местного мороженщика, аппетитных кружочков из холодной молочной массы в тощих вафельках, - попросить и тотчас получить; вот тогда бы, пожалуй, замолкли бы и эти пересмешники, а так, поди, поспорь с ними...
И вдруг у самого края моста, не переходя его, я словно понял в себе отчетливое предложение вернуться:
"Сынок, тебе в другую сторону, - будто сказано было мне, - посмотри, где тебя крестили?"
Я взглянул назад, на только что оставленный храм, чуть замешкался, соображая, в чем тут дело, и... вдруг санки мои полетели с крутосклона прямо под мост. Мешок бухнулся в сугроб, у самого края реки. Я опрометью, не помня себя, ринулся вниз, за зерном. И тут словно сломались хорошо отлаженные "немецкие часы": красновидовские шестиствольные минометы отвратительно взвыли совершенно непредусмотренными залпами. Над мостом понесся огненный смерч. Заухало и затрещало горячее разорванное железо. На какое-то мгновение я оцепенел от мысли: что бы со мной было, не задержись я по эту сторону моста и не скатись мой злополучный мешок к реке?
"А как же баба-то с мужиком? - тотчас прошибла меня мысль. - Ведь с собой звали, помочь хотели..."
С трудом волоча отдельно мешок и санки, я едва выбрался наверх и, не переводя дыхания, пустился что было мочи домой.
Спустя часа два, когда стрельба поутихла и "немецкие часы" вновь заработали в прежнем отлаженном режиме, я перебрался на другую сторону реки.
Читать дальше
