— Я — русский летчик, сбитый немцами этой ночью, иду к своим. Если ты власовский сучий сын, то прощайся с жизнью. Если наш — веди к своим.
Заикаясь, парень сообщил, что он красноармеец, автомат у него трофейный, что рядом расположена батарея, где уже находится один из подобранных летчиков. Отлегло от сердца. Точно, неподалеку оказалась батарея орудий небольшого калибра, вокруг которых копошилась орудийная прислуга. Мой “пленник”, оказавшийся часовым, прошептал:
— Товарищ летчик, очень прошу вас: не выдавайте меня командиру батареи, что я так позорно вас прошляпил!..
Подумал и сказал ему:
— Ладно. Но пусть этот случай будет тебе хорошим уроком, а то ведь в другой раз и сам погибнешь, и погубишь своих батарейцев.
Старлей, командир батареи, оказался веселым и приветливым парнем. Сообщил, что нам сильно повезло, так как немцев с этого пятачка выбили не более двадцати минут назад, и его батарея заняла его вместе с передовым отрядом стрелкового полка.
— Где летчик, о котором мне сказал ваш часовой?
— Товарищ командир, стрелок-бомбардир лейтенант Караблинов здесь!
Обнялись. Мой первый вопрос: за кем ты прыгал?
— Я выпрыгнул следом за штурманом Легкоступом, а капитан Маштаков стоял у открытого люка и пропустил нас вперед.
Согрела надежда, что члены экипажа все успели покинуть самолет до взрыва. Нас хотели накормить, но я попросил людей и сопровождающего для поиска остальных членов экипажа и места падения самолета. Нам дали лошадей и проводника. Бедный мой стрелок Караблинов настолько был потрясен пережитым, что теперь засыпает, сидя верхом на лошади, и валится с нее.
Въезжаем в освобожденное село, где расположился штаб стрелкового полка. Я разыскал начальника связи полка и попросил передать мое донесение в штаб нашей дивизии. Уже рассвело. Садимся на лошадей и едем в том направлении, где, по нашим расчетам, должен был упасть горящий самолет. Вдруг — радостный крик:
— Командир! Это мы! — к нам бежит босой старшина Ярцев, за ним — бортовой радист лейтенант Борисов Анатолий. Спрыгнули с коней. Нас уже четверо! Ищем остальных, но вначале находим искореженное до неузнаваемости правое крыло. Отпускаю проводника обратно на батарею, благодарю его за помощь. Метров через пятьсот находим изуродованный фюзеляж родной боевой машины. Повстречались бойцы переднего края, которые рассказали, что только что похоронили одного погибшего летчика. Сердце сжалось. Оказалось, что погибший — старшина Панченко, правый подшассийный стрелок. Среди обломков фюзеляжа обнаружили сильно обгоревший скелет — это все, что осталось от юного помощника бортового техника.
От удара самолета о землю выбросило из раскуроченного фюзеляжа двух капитанов — Привалова и Маштакова. Мертвый Привалов железной хваткой сжимал труп своего товарища. Видимо, растерялся, боясь выпрыгнуть из горящего самолета, и в панике ухватился за Маштакова. Погиб сам и погубил еще двоих, не дав им вовремя выпрыгнуть. Игорь Маштаков до войны был известным полярным техником, осваивал Арктику в сложнейших условиях вместе с прославленными полярными летчиками. В войну летал в экипаже Героя Советского Союза М. В. Водопьянова.
Я взял документы ребят, попросил бойцов вырыть братскую могилу. Дали прощальный залп. Так и лежат теперь мои боевые друзья на вечном упокоении в опаленной войной Орловской земле. Ухаживает ли кто за их могилой? Чтут ли память о них? Для юных следопытов подскажу: самолет наш упал в шести километрах северо-восточнее города Мценска.
Обнаружили купол парашюта с обрубленными стропами, принадлежащий центральному стрелку старшине Василию Секунову. Эх, Вася, Вася! Зачем же ты рано открыл парашют! Обломок горящего самолета достал тебя в воздухе. А ты ведь был одним из опытнейших воздушных стрелков, награжден был орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Долго мы искали его тело, но так и не нашли. Орловская земля дорого берет за свое освобождение!..
Взяли курс на северо-восток. Ветер принес отчетливый трупный запах. Выходим на бывшие позиции фрицев: масса трупов. Отвоевались. В спешке отступления их даже не прикопали. С дороги, на которую мы вышли, свернуть нельзя, чтобы спрямить путь: кругом таблички с надписью: “Опасно! Мины!” Сплошные минные поля вокруг.
Догоняем нестройную толпу местных беженцев, возвращающихся в освобожденные села. Мужчин нет (все на фронте), лишь женщины, старики, ребятишки, которые со слезами радости смотрят на нас (мальчишки — с восторгом). Вошли в полуразрушенное село: половина домов сожжены, часть разрушена. Селение пустое, полумертвое. Присели на завалинке у одной хаты. Как по щучьему велению, откуда ни возьмись, перед нами появились кувшины с молоком, некое подобие хлеба, затем мальчишки притащили целое ведро вишен. Откуда?! Так жители Орловщины кланялись своим освободителям. Глядя на их истощенные лица, глаза, полные горя и скорби, мы стали было отказываться от угощения (кусок не лез в горло!), но они с такой искренностью и добротой предлагали нам откушать, что решили не обижать их. Я вынул из кармана плитку шоколада, о которой, кстати, совсем забыл. Мальчишки по-братски разделили шоколад на крохотные кусочки — досталось каждому. Нас пригласили отдохнуть, но у нас была своя задача — вернуться в расположение части. Поклонились в пояс гостеприимным труженицам орловского села, названия которого теперь не упомню, и отправились в путь.
Читать дальше
