И нам, композиторам, не нужно эстетствовать, не нужно ругать песенность города, жестокие романсы, менестрелей, ибо в их интонациях запрограммирован определенный строй чувств, рожденных историей. Мы не вправе от него отпихиваться, т. к. он живет и будет жить долго, и было бы большим промахом не запечатлеть его в произведениях высокого искусства.
Обычно те, кто ругает фольклор города, хвалит фольклор деревни. А ведь сама деревня давно подвержена процессу ОГОРОЖЕНИЯ. С момента начала капитализации.
* * *
...Нет ничего страшнее либерализма. Даже воинствующий консерватизм лучше, т. к. он очевиден. Либерализм же лжив, увертлив и трудноуловим. Он путает ясное отношение к вещам и сбивает с прямой дороги.
* * *
Всякая мысль, как бы ловко и умело ни была выражена словами, всегда беднее подлинного “я”. Смысла в ней не более чем в капле, вырванной из моря, ибо море не состоит из капель, оно — сплошная масса, и тем интересно. Капли образуются от внешних условий, в противность сущности моря.
Мыслить фиксированно — значит обеднять себя.
Вообще все созданное природой нельзя, невозможно рубить на составные части — это разрушило бы смысл создания. Дерево вовсе не состоит из волокон, как музыка не состоит из звуков. Нет “составной части” без взаимодействия с другой “составной частью”, а их обеих — без взаимодействия со всеми остальными “составными” данной материи; а ее самое нет без взаимодействия с другими материями.
* * *
ЛИБЕРАЛИЗМ — ЭТО ПОРЯДОЧНОСТЬ НЕГОДЯЕВ.
* * *
Воспитывает ли эстетика человека? Нет и еще раз нет. Вспомните продавщицу кофейной, оборудованной по последним образцам техники, — она вам хамит, официанты в шикарном ресторане вас обманывают, пассажиры в метро, украшенном как парадные залы, толкают и оскорбляют вас; разодетые по последней моде девицы и юноши — недалеки и необразованны, с примитивным образом мышления (интуристы в Эрмитаже, в Октябрьском концертном зале).
В теперешнее время нарушена органическая связь интеллектуального и эстетического. Люди культурные и интеллигентные породили прекрасное и являются его носителями, потому что уровню их развития соответствует потребность в тех или иных формах эстетического. Но они же и сделались рабами серой массы, поставщиками красивого и совершенного для людей, морально не доросших до этих ценностей и превращающих ценности в обычную утварь, утилизируя их. Все это не дает ничего, кроме развращенности, потому что ничто так не развращает людей, как свободная возможность обладать ценностью без морального права обладать ею. (Кулак и учительница; купец, бьющий хрусталь, — из Салтыкова-Щедрина. Графиня из Радия Погодина.)
Человека воспитывает только человек; а воспитание эстетическое есть воспитание уважения к человеку, уважения к доброй памяти.
* * *
Авангардисты — самосуд (сами себя оценят).
* * *
Экспрес сионизм — конечно же.
* * *
Сын В. Браиловского*, восемнадцатилетний паренек, прослушав по радио мою “Русскую тетрадь”, с полными слез глазами сказал отцу: “Папа, Гаврилин еврей?” — “Нет. С чего ты взял?” — “По-моему, такую музыку может написать только еврей с измученной и настрадавшейся душой”.
* * *
...Говорят, что каждый народ интересен не только тем, что о нем говорят, а и тем, что говорит он сам о себе.
Глинка сказал о России удивительно страстно и емко. Пение ново-спасской крестьянки, няни Авдотьи Ивановны, пение певчих в Новo-Спасской церкви, ее колокольные звоны — это запечатлелось в его сочинениях. Именно после него “колокольность” стала достоянием и отличительным признаком русской музыки — от Римского-Корсакова и Мусоргского через Чайковского до Рахманинова, Шостаковича и Прокофьева.
Но Глинка знал и италийское “бельканто”, и сложнейшие приемы музыкального сочинительства, изученные в Берлине у музыкального теоретика Дена, знал прелесть и власть “чистой” игры.
Игра, т. е. показ как через увеличительное стекло возможностей силы, возможностей чувств (как в цирке, в спорте, в театре), необходимое качество каждого искусства, но Глинка точно знал границы ее полезности и нужности...
* * *
Усвоив родную специфику русской музыкальной интонации, он сопрягал ее с лучшими достижениями международного музыкального умения. И в результате — доказательство способности русского человека быть артистичным, чутким, тонким, восприимчивым к мыслям и переживаниям других народов. Отсюда — еще одно доказательство интернационального равенства русских с другими народами, еще одна заявка на собственное “Я”, которое не затеряется в семье других народов, населяющих земной шар.
Читать дальше
