— Когда вы, т. Заборская, приехали в Чернигов?
— Жила здесь до войны. В 44 году приехала опять сюда. В войну была в военных госпиталях. Довоенная квартира была занята областной прокуратурой. Мне дали по 18-го березня, наверху, квартиру, занятую другой семьей, еще по немецкому ордеру. Эта семья оставалась там жить в маленькой спальне. Я с двумя детьми жила в проходной комнате. В 46 году меня выселили в подвал.
— Отбираем мы у вас квартиру, — сказала неуверенно этот заместитель пр(едседателя) “выконавчого комитету”...
Я начал доказывать незаконность этого дела.
— А вы чего хлопочете? Вы всего два дня в Чернигове! — оборвала она меня...
* * *
На заседание исполкома меня не пустили. Я заметил, как стыдливо опускали глаза председ(атель) горисполкома и члены. Одна Журавлева знала точно линию поведения. Через две минуты Мария в слезах вышла из кабинета. “Отобрали!” — сказала она.
“Ордер отдала?” — тревожно спросил я.
“Нет, у меня он”, — сказала она, плача. “Давай сюда”.
Я взял ордер, который был выдан еще 17 мая, положил в карман, и с этого начался мой отпуск, мои каникулы.
* * *
— Мы вам оставили то, что вы занимали до 46 года, — сказал мне председатель горисполкома Сильченко назавтра. — Спальню отберем.
— Но тогда было трое, а сейчас нас 6 человек. Себя я не считаю.
— А мы вас четверых вообще не считаем.
— Как так?
— Да так...
— Вы поступили не только непринципиально, но и нарушили закон.
— Закон? Смотря по тому, с какой стороны на него посмотреть, видите ли?..
— Я заставлю вас выполнить закон! — заорал я, стукнув кулаком по креслу.
— Не пугайте — пужаные, — спокойно сказал этот подлец. — А если будете жаловаться — мы вас всех выселим, опять в подвал.
— Вы засиделись здесь, — вдруг тоже став спокойным, сказал я. — Подниму все советские, партийные, юридические и печатные органы, но я добьюсь правды. Вас выбирал народ, вам доверили город, а вы подличаете, обходитесь с советскими законами как подьячие в старые времена...
* * *
Второй секретарь горкома партии Рымарь внимательно слушает меня, задавая иногда вопросы, понимающе кивая головой.
— Ордер на руках?
— Да.
— Ну и не пускай никого. Стань с топором в дверях и...
— Не то советуете...
Итак — мое, наше дело стало д е л о м.
* * *
Помощник прокурора города выслушал обстоятельства д е л а. По глазам было видно, что он знал о нем заранее.
— Дело не подсудное. Горсовет может менять свое решение о выдаче ордера, если квартира не была обжита в течение 10 дней!
— Пока! — сказал я.
Юрист, несомненно, имел разговор с Сильченко.
* * *
Побывал я в облисполкоме. Чувствовалось, что зам. пред. облисполкома не хочет заниматься такими мелкими вещами. Начали наведываться милиционеры, требовать документы и прописки. Я вынимал, показывал документы и провожал их: “Заходите, пожалуйста!”
С пропиской дело обстояло так. Отстояв длинную очередь к начальнику горжилуправления Ковтуненко, я положил ему заявление на стол: мол, такой-то просит прописать его временно, на каникулярные месяцы. Ковтуненко, обрюзгший, мрачный и грубый, бросил заявление назад.
— Не пропишу!..
— Напишите, почему вы отказываете в прописке.
Он взял карандаш, потом, увидя, что взял химический, сменил его на простой и еле заметно написал вкось, по написанному: “Прописку не разрешаю, т. к. по санитарным нормам жить сверх площади заборонено. Ковтуненко. 2/VII-51 г.”
— Это анекдот, — сказал я. — Над вами только можно смеяться. Куда же мне деваться? Милиция грозит оштрафовать, а вы не разрешаете прописку. Что же делать?
— Что хотите, — равнодушно сказал он...
* * *
Когда я пришел к Рымарю, он холодно встретил меня...
— Настоящего партийного решения вопроса я не получил у вас, — сказал я, чуть не плача. — Но дела так не оставлю...
Ушел свирепый. Мама меня успокаивала, говоря: “Как-нибудь проживем”.
— Ну как проживем?
В комнате, которую нам горсовет оставлял, нельзя было поставить более 3-х кроватей и стола. И вообще, я подозревал, что вся эта история с оставлением нам этой комнаты — блеф, преследующий цель — вынудить нас отказаться от квартиры.
* * *
Денег не стало. Два дня мы сидели голодные, т. е. не было (...) ничего, один хлеб и еще зеленые помидоры со своих аршинов во дворе.
Грязная, зловонная лужа расползалась по двору — это переполненная помойная яма не могла уже вмещать ни одного ведра. Домохозяйки выплескивали лоханки и ведра прямо на землю вокруг лужи. Грязные тряпки, сгнившие ботинки и галоши, яичная скорлупа, картофельные очистки, содержимое ночных горшков — все вываливалось здесь. Над этим очаровательным местом постоянно висела туча мух, страшное зловоние исходило от него.
Читать дальше
