Благодарю тебя за твою телеграфическую точность. Лишь бы последующие известия были такого же свойства! — Береги себя — это в данную минуту моя единственная забота.
Вот и опять пролетело полгода без писем между супругами. И хотя доверительные отношения между ними еще остались, но уж больно стала заметна какая-то сухость, деловитость. Теперь и стихи у Тютчева больше пишутся “на случай”, но среди них такой шедевр, как “Умом Россию не понять...” Есть среди таких стихотворений и прекрасные патриотические, например “Ты долго ль будешь за туманом...”. В письмах поэта уже явно проскальзывает мысль о возможности пересмотра в пользу России Парижского трактата. Эту мысль он сможет внушить и Горчакову, и это, скорее всего, станет потом решительным шагом канцлера по возвращению своей родине Черного моря. Теперь, к сожалению, новая правительственная акция по поводу перлюстрации писем заставляет поэта, слишком открытого в них, умерить свою страсть к эпистолярному жанру. Это скажется и на его письмах к жене.
Интересна в этом случае характеристика мужа женой, как никто другой понимающей все его душевные порывы. В феврале 1867 года Эрнестина Федоровна писала, в частности, брату Карлу, по-прежнему не терявшему надежду на совместное житье с четой Тютчевых за границей: “В ответ скажу вам, что в глазах высокопоставленных и влиятельных друзей моего мужа одним из привлекательнейших его качеств всегда являлось то, что он их ни о чем не просил, и если бы сейчас он случайно изменил этому принципу, который есть не что иное, как прирожденная черта его характера, он ничего не выиграл бы в материальном отношении по сравнению с любым другим, но зато с точки зрения житейской для него значительно поубавилось бы приятности, которой он наслаждается в своей независимости. К тому же мой муж не может более жить вне России; главное устремление его ума и главная страсть его души — повседневное наблюдение над развитием умственной деятельности, которая разворачивается на его родине. В самом деле, деятельность эта такова, что может всецело завладеть вниманием пылкого патриота. Не знаю даже, согласится ли он когда-нибудь совершить хотя бы кратковременное путешествие за границу, настолько тягостно ему воспоминание о последнем пребывании его вне России, так сильна у него была тогда тоска по родине и так тяготило его сознание своей оторванности от нее...” Но как бы там ни было, но и на это лето они расстались — Эрнестина Федоровна уехала в Овстуг вместе с Бири-левыми, Федор Иванович остался в Петербурге, все время чувствуя свое физическое и нравственное недомогание.
На этот раз на супругов свалилось новое несчастье — болезнь старшего сына Дмитрия, на которого у родителей возлагалось столько надежд. Об этом в общих чертах Федор Иванович и рассказывает жене. Но поэта влекут уже другие заботы — из Франции приезжает Горчаков, которому 13 июня исполнилось 69 лет и пятидесятилетие государственной деятельности, и Федор Иванович обсуждает порядок чествования с Акинфиевой, которая и ему нравится своей женской притягательностью и разумностью в суждениях. Здесь он к месту применяет и пословицу, в которой под “утром” подразумевает свою молодую собеседницу и под “вечером” — княгиню Кочубей.
С 1861 года генерал-адъютант Дмитрий Алексеевич Милютин (1816—1912) был военным министром и находился на этом посту до 1881 года. Генерал-адъютант Александр Алексеевич Зеленый (1819— 1880) с 1862-го по 1872 год находился на посту министра государственных имуществ и также не вышел в отставку.
* * *
Петербург, 22 июня
Третьего дня я ездил на Каменный Остров к вел. кн. Елене Павловне, которой не было дома, но я долго беседовал с М-llе Раден. В этот день пришло первое известие о смерти бедного императора Максимилиана, расстрелянного этими негодяями после какого-то подобия суда. Какая трагедия! А судьба — этот великий поэт — заставила ее совпасть с парижскими празднествами... Не напоминает ли это руку, которая начертала на стене обвинительный приговор во время пира Вальтасара?.. Это злодеяние совершилось 19 июня, в 6 часов утра. Говорят, что Наполеон подавлен — и есть отчего. Это неизгладимое пятно.
Вчера я обновил новое помещение комитета цензуры, которое имеет то преимущество, что оно гораздо доступнее для меня и просторнее прежнего. Мы были почти все в сборе, и даже добрейший граф Комаровский явился.
Максимилиан Фердинанд-Иосиф (1832—1867), эрцгерцог Австрийский и император Мексиканский. Ставленник Наполеона III на пост императора Мексики (1863). Но его не признало население Мексики и — США. В мае 1867 года он был взят в плен восставшими и 19 июня расстрелян по приговору военного суда. В Париже между тем проходили торжества по случаю Всемирной выставки (1 апреля — 1 ноября 1867 г.), на которую съезжались многие монархи.
Читать дальше
