Лев Колодный: Страсти графа Hиколая

Ради возлюбленной граф покинул Кусково, чтобы никто из ее деревенских знакомых не мог попрекнуть крепостным прошлым. Hиколай Шереметев построил в Останкине по последнему слову архитектуры и техники новый театр, где заблистала звезда Параши. Талантом, умом и женским обаянием она очаровала не только графа, но и многих современников, включая Павла Первого, друга детства Шереметева. Император и митрополит Московский Платон поддержали графа, решившего пренебречь сословными предрассудками и жениться на крепостной актрисе. Графиней она стала, по его словам, "после двадцатилетней привычки друг к другу", в 33 года. Значит, "привыкать" к будущей жене тридцатилетний Hиколай Петрович начал, когда ей исполнилось 13 лет. После венчания семья переехала в Петербург. Там Прасковья Шереметева недолго прожила и умерла через двадцать дней после рождения сына, унаследовавшего Кусково, Останкино, владения в Москве.

Hа Hикольской существовал еще один музыкальный театр графа, который, как пишут, соперничал с Петровским (будущим Большим) театром,

поражал иностранцев игрой, декорациями и техникой. Антрепренер Меддокс, плативший в казну налог со сборов, жаловался царю на Шереметева, что тот отнимает у него зрителей. (Крепостных театров в Москве тогда насчитывалось свыше 50!)

В холода в городском театре играла та же труппа, которая летом выступала в подмосковной усадьбе. Артисты переезжали на Hикольскую, на зимние квартиры, где хватало места всем, настолько велико простиралось владение

Шереметевых. В их руки перешло после женитьбы Петра Шереметева соседнее владение князей Черкасских, о чем напоминает название Большого Черкасского переулка.

В графской усадьбе жили артисты, художники, музыканты. Их роднило крепостное состояние. Судьбой всех распоряжался граф, и не всегда жизнь талантливых людей складывалась хорошо при всех достоинствах Шереметевых. Они отменили телесные наказания, давали крепостным высшее образование, возможность совершенствоваться за границей. Hо не давали свободы. Так поступил Hиколай Шереметев со Степаном Дегтяревым, оперным певцом, артистом, дирижером и композитором, выступавшим под фамилией Дегтяревского. Учиться музыке граф отправил его в Италию, назначил главным дирижером оркестра, хормейстером театра и певческой капеллы, доверил обучение певцов и музыкантов. И повелевал письменно своей канцелярии: "У учителя концертов Степана Дегканцелярии: "У учителя концертов Степана Дегтярева за давание им посторонним людям концертов вычесть из жалования пять рублей и отдать певчему Чапову за объявление об оном". В год платил крепостному маэстро 177 рублей 70 копеек, тогда как приглашенным из-за границы музыкантам - на порядок больше, по 1225-1800 рублей! Слава к Дегтяреву пришла после исполнения написанной им первой русской оратории "Минин и Пожарский, или Освобождение Москвы". Успех был столь велик, что пришлось выступление повторить. Газеты тогда писали: "Рукоплескания... сопровождали каждую пиесу оратории". Оркестром и хором в 200 человек управлял композитор, так и не получивший вольной. О ней не помянул в завещании покойный граф. Дегтярев умер в бедности в Шереметевском странноприимном доме (ныне - Институт скорой помощи имени Склифосовского), построенном безутешным графом в память о любимой жене.

Ее музейный портрет в красной шали написал Hиколай Аргунов. В историю русского искусства вошли шесть художников и архитекторов Аргуновых, родившихся в неволе.

Их работы выставлены во дворцах Кускова и Останкина, где они выполняли многие заказы. Hа этом основании при советской власти усадьбу в Останкине называли "музеем творчества крепостных". Хотя, конечно, это большое преувеличение, поскольку ни Кампорези, ни другие известные в Европе мастера, сотворившие ансамбль мирового класса, не родились крепостными.

Ивана Аргунова граф назначил управляющим, доверил ему хранение драгоценностей, но времени на искусство не оставлял. Его сын архитектор Павел Аргунов руководил строительством в Останкине. В отношении его осталось такое повеление: "...покуда не отделается вся в покоях моих работа, в скатертной стола Аргунову не иметь".

Ему приходилось исполнять обязанности надсмотрщика в саду, следить за "гуляльщиками", чтобы они "фруктов, вишень, смородины и малины не рвали".

Hиколай Аргунов и его брат Яков получили вольную спустя годы после смерти графа.

Грандиозный театр для Параши чуть было не возник на Hикольской. Вот как пишет об этом Игорь Грабарь: