Иван Тимошкин - Как уничтожили «Торпедо». История предательства

– Врачи, насколько я знаю, запретили ему играть в футбол…

– Да, это так. И то, что отец провел еще с десяток матчей, забил два-три мяча, причем один из них – самому Льву Ивановичу Яшину, было уже на пределе всех возможных физических и психических сил. Но, с другой стороны, он не мог не вернуться. Думаю, отец хотел доказать прежде всего самому себе, что после аварии он сможет вновь, наперекор всему, вернуться в футбол. Когда произошла автокатастрофа, мне было всего семь лет. Значительно позже я осознал, что случилось. Начались неувязки в семье. Я ведь отца и маму в детстве редко видел – отец играл, был постоянно на сборах или в разъездах, а мама тогда еще танцевала в ансамбле «Березка». Жил я в основном у бабушки с дедушкой – маминых родителей. Они были артистами, выступали в цирке.

– А как отец вел себя после автокатастрофы? Чего ему стоило пережить все это?

– Мы с ним нечасто говорили на эту тему. Для него это явилось очень страшным ударом, который, видимо, не был рассчитан на его силы. Но прилюдно он ничего не показывал, все держал в себе. Так же, хотя это, конечно, несравнимо, он переживал то, что ему в нескольких эпизодах не удалось сдержать Пеле, когда пришлось играть против него.

– Вы имеете в виду матч сборных СССР и Бразилии в Москве в 1965 году?

– Да. Много лет спустя он поделился со мной своими переживаниями. «Понимаешь, Мишань, – горячо говорил он, – я был в полной уверенности, что справлюсь. Ведь в то время меня признавали лучшим футболистом страны, я находился в прекрасной физической и игровой форме, изучил по киноматериалам матчи с участием Пеле. Ну, кажется, все о нем узнал. А вышел на поле – и проиграл. Ты спросишь: почему? Таких футболистов, как Пеле, полностью выключить из игры невозможно – если, конечно, соперничать честно. Мало того, что он укрывает мяч корпусом так, что не подобраться, – у него еще и голеностоп, как на шарнирах: вычислить, в какую сторону он от тебя уйдет или какой сделает финт, практически невозможно». Он очень переживал, что не сумел закрыть Пеле, – это чувство не притупилось даже спустя многие годы. Но абсолютно не правы те, кто считает, будто после той игры в отце якобы что-то надломилось. Главным его качеством как профессионального игрока было умение извлекать уроки из своих неудач. Через год, на чемпионате мира в Англии, он прекрасно доказал это, блестяще справившись с опекой венгра Альберта, немца Зеелера, португальца Эйсебио. Повторюсь, он очень переживал свои неудачи, но одновременно анализировал их – и в следующем матче против того же соперника обязательно играл уже по-иному. Думаю, что в нем пропал талант тренера. Если бы не бюрократические козни, он мог бы работать в «Торпедо» в этом качестве. Отец очень тонко чувствовал и понимал игру. Минут через 10–15 какого-нибудь матча он уже мог сказать, кто победит. И в подавляющем большинстве случаев угадывал. Однажды я его спросил, как ему это удается. Он ответил: «Знаешь, Мишань, в жизни есть некоторые вещи, которые очень сложно, если вообще возможно, объяснить. Это – одна из них. Понимаешь, футбол вообще очень сложно объяснить».

– Он мог бы стать и функционером в нашей Федерации футбола, и журналистом, не так ли? Но в итоге так никем и не стал. Как думаете, почему?

– Сложный вопрос. С годами я все больше начинаю понимать отца. Он ведь любил не только футбол в себе, но и… себя в футболе. Вот это и пришло в противоречие с тем временем, в котором ему довелось жить. Судьба отца, думаю, не могла сложиться иначе.

Помню его лицо, его неповторимую улыбку, добрые веселые глаза, черточки морщин в их уголках и… немой вопрос, так им и не озвученный – он никогда ни на что не жаловался: «За что?»

За что после окончания карьеры он остался один? Ведь по большому счету лишь несколько человек до конца поддерживали отца в его отчаянных попытках хоть каким-то боком остаться в футболе. Как только эти попытки окончательно провалились, его не стало. Мне трудно представить, как же надо было любить эту игру, чтобы, лишившись ее, потерять всякий смысл в жизни.

– Он страдал от одиночества?

– Да. Спустя какое-то время после автокатастрофы многие прежние «друзья» от него отвернулись. Помню, его не пускали на стадион на прощальный матч Льва Яшина. То ли не узнали, то ли по каким-то другим причинам. И тут его увидел вышедший из автобуса немецкий тренер Гельмут Шен. Он подбежал к отцу, обнял его, поцеловал и, кажется, накричав на контролеров, провел на трибуну. В тот вечер отец пришел домой поздно, навеселе (наверное, там был банкет), но очень счастливый. Он сиял. Появились мысли кого-то тренировать, кому-то написать статью. Он буквально расцвел, был готов горы свернуть. Помню, как он радовался тогда, когда его приглашали играть за ветеранов, а значит, пообщаться.