Литературка Литературная Газета: Литературная Газета 6321 ( № 17 2011)

Конечно, если бы мы на заре перестройки не превратили в посмешище сами слова «пролетариат», «рабочий класс», приняли хоть какие-то меры для обучения рабочим профессиям в условиях рынка, сегодня, глядишь, не пришлось бы выдумывать весьма сомнительные в плане эффективности предложения. Например, возродить известное по советским временам движение наставничества.

Нельзя вернуться в прошлое. Нельзя уже найти один чудодейственный способ решения проблемы. Менять надо что-то в системе, которой нужен не мастер, требующий уважения к себе и своему труду, а бесправный, неквалифицированный, завезённый чёрт знает откуда раб, который работает за гроши, живёт в нечеловеческих условиях. Работает соответствующим образом и слыхом не слыхивал про какие-то там модернизации.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,4 Проголосовало: 10 чел. 12345

Комментарии: 13.05.2011 16:14:21 - Stanislav Alexandrovich Krechet пишет:

Не останавливая общих рассуждений, предлагаю сделать конкретный ход, а именно: зарплату рабочих на государственных предприятиях сделать достойной, повысить её, милую, чтобы семья рабочего жила, не хуже, чем семья полицейского. Госпредприятий, по-моему, осталось совсем мало, вот и начать с них.. Ради этого можно и переаттестацию провести. Произойдет определённый отбор, конечно. Зато все увидят, что государство даёт пример отношения к рабочему ( металлисту, электрику, связисту, слесарю, ..и т.д.) Иначе болтовня затянется надолго. Следующим шагом заняться зарплатой тех рабочих, которые обеспечивают инфраструктуру страны.

13.05.2011 00:07:03 - Алексей Александрович Мельников пишет:

Реквием пролетариату

Слова «рабочий класс», «пролетарий», «работяга» стали в последнее время почти ругательными. Их произносят с нескрываемым высокомерием по отношению к адресату. Знаю по себе. Как тот самый «пролетарий». К тому же, живущий на улице с характерным названием – Пролетарская. Не спорю: «работяги» - народ далеко неоднозначный. Часто – пьющий и солоно выражающийся. Но у них есть неоспоримое достоинство. Это – живые люди. Молитва – их тяжкий ежедневный труд, лишенный всякой помпезности. Он, этот труд, незаметен, как фундамент небоскреба. Но без него, многое бы в этой жизни пошло наперекосяк. Звучанию слов «пролетарий», «работяга» не надо добавлять прежнего ложного пафоса и помпезности. Ему нужно только одно – честность. У пролетария остается все меньше того, что жалко потерять. И в первую голову – достоинства. Оно куда-то уходит. Или его отбирают. Или его не было вовсе, а был только пафос – не знаю. Не видел людей, спокойной и рассудительно заявляющих о себе: «я – пролетарий». Как, впрочем, и тех, кто криво не усмехнулся бы в ответ. Зато видел, как, искоса поглядывая на твои почерневшие в литейке руки, с опаской отсаживаются в сторону бывшие друзья. Как самые порядочные из них брезгливо цедят слово «работяга». Не слышал, чтобы директора школ хвастались своими выпускниками, вытолкнутыми жизнью в «рабочий класс». Чтобы словосочетание это произносилось без издевки. Не знаю, есть ли намерение вернуть напряженному физическому труду прежний судьбоносный статус – «и будете вы хлеб добывать в поте лица своего…» Дабы воскресить некогда утраченное тождество труда и молитвы. Охранную грамоту бы ему, или, как у нас говорят – охрану труда… Труд следовало бы охранять. Ну, скажем, как памятники культуры. Оберегать, а не стеречь. У нас же пока главенствует второе. А именно: охрана – в смысле «застенки». На проходной тебя обыскивают на предмет возможности проноса на территорию «не имеющих отношения к производству» вещей. Пытаются перелистать томик Декарта. «Производственное ли это?» Утверждаю: да. «Имеет ли отношение к технологическому процессу?» Безусловно. Ну, скажем, как я сам, рабочий завода, пролетарий – имею ли отношение к этому самому процессу? Сердятся: «Давай, не «философствуй». Так вот, раз имею, то и «содержимое» мое – дух, вера, размышления, для мусульманина Коран – также неотъемлемая составляющая ремесла. Пролетариат, по Д.Н.Ушакову - это «обездоленные массы свободных граждан». Каково? Нищие и с высоким человеческим достоинством одновременно! Безденежные и гордые. Обездоленный, говорите… Ну, что ж, пожалуй. С этим в моем литейном цехе и за его оградой никто не спорит. Но я, оказывается, еще и свободный. А вот этот тезис поддерживается с трудом. Во всяком случае, внутри ощетинившегося колючей проволокой периметра завода. Может ли обездоленный быть свободным? Не ответив на этот вопрос, трудно вдохнуть утраченное достоинство в слово «пролетарий». Наиболее вероятный вариант ответа: нет, не может. Любопытно взглянуть, как сам автор данной формулировки попытался бы доказать на практике ее непротиворечивость. Хотя, почему «обездоленность» (то есть обделенность хоть какой-то материальной перспективой) должна по факту отменять свободу? Почему, скажем, невозможность для пролетария заработать на жилье и санаторий есть признаки неизбежно надвигающегося рабства? Когда у нас в литейке люди стали задыхаться от угарных испарений, то им объяснили, что так надо, ведь они получают деньги за вредность. Двести рублей в месяц. И они замолкли. Приняли, видать, слово «вредность» за синоним совсем другого - «самоубийство». «Обездоленность» пролетарская, как гласит все тот же толковый словарь - налицо. А вот со «свободой» пролетариата не вяжется. Если только так: «свобода» выбора между жизнью и смертью. И понятие «охрана труда» тут приобретает несколько зловещий смысл. А именно - «охраны рабства». Правда, на этот раз - его наиболее «прогрессивных» гуманитарных разновидностей. Имитация сословной толерантности – питательная среда антипролетарских настроений. И главный их разносчик, как ни странно – производство. Сама альма матер пролетариата. Сущность эта не устает генерировать все новые лишения для своих и без того не слишком удачливых отпрысков. За очевидными материальными лишениями грядут лишения куда более камерные и драматичные – человеческого достоинства и достоинства труда. Они постепенно вымываются из обихода. Как неоправданно усложняющие производственный процесс факторы. Процесс этот по возможности должен быть простым. А в идеале – примитивным. Аналогичные требования предъявляются к исполнителям. «Дожил ли Ленин до Великой Отечественной войны?» - неожиданно поинтересовался у меня как-то мой заводской напарник. Хороший в общем паренек, армию отслужил, в дизельных и инжекторных моторах разбирается. Я оторопел. Придя в себя, ответил что-то вроде: нет, не получилось. «А он был хороший руководитель или плохой?» - продолжал настойчиво интересоваться биографией основоположника социализма парень. Я вновь взял паузу. На этот раз длинней… А ведь это не так плохо: пусть нечаянно, пусть с диким опозданием, но попытаться выяснить истину по столь серьезному вопросу. Даже не осознавая его головокружительную глубину… Пролетарий – это не приговор. Это – исполнение приговора. Вынесенного, впрочем, по чужим грехам. Пролетариат не умер, он затих. Не обуржуазился, как многим нынче грезится, скорее – выстыл. Как оставленный в холодную зиму дом. Как брошенные в спешной эвакуации цеха завода. «Обездоленностью» работяг по-прежнему кормят ненасытный «прогресс». «Свободная» же «обездоленность» делает эту пайку пожиже. Хотя – и более «вегетарианской». До революции наша улица звалась Солдатской. После переименования солдатской и осталась. Теперь – во имя брошенных в окружении солдат индустрии – пролетариев. Так вот и живем: пролетарии с Пролетарской. В перестройку многое вокруг переименовали – вернули старые имена. Звонкую на слух Пролетарскую почему-то не тронули. «Улица Солдатская» на конвертах писать не заставили. Подумали видно: а какой смысл? И то верно: что толку?.. Алексей Мельников, литейщик, г.Калуга.