3. Естественная смерть в результате двустороннего воспаления лёгких.
Теперь – внучки?
Обстоятельства болезни и смерти Горького подробно освещаются в труде «Вокруг смерти Горького (Документы, факты, версии)». Там впервые опубликованы документы, позволяющие восстановить эти дни довольно точно: газетные сообщения, история болезни писателя, акт вскрытия, заключение о смерти, воспоминания врачей М. Кончаловского, А. Сперанского, Л. Левина, Д. Плетнёва, а также близких, находившихся в доме (Е. Пешковой, М. Будберг, О. Чертковой, секретаря П. Крючкова, личного шофёра Г. Пеширова), записи коменданта дома на Малой Никитской И. Кошенкова. Все эти материалы помогают воссоздать более или менее объективную картину смерти Горького.
В конце мая 1936 года Горький жил в Крыму и не собирался в Москву, хотя скучал без внучек. Внезапно ему сообщили об их болезни. Алексей Максимович встревожился: после смерти сына он воспринимал такие известия подозрительно. Писатель догадывался, что смерть Максима была неслучайной, подозревал Ягоду и его «подручных». Неужели теперь – внучки? Горький сразу стал собираться в дорогу, хотя для его здоровья это был большой риск. 27 мая он вышел из вагона с вопросом: «Дети приехали?» – «Нет». – «Что, всё ещё больны?» В доме на Малой Никитской Горький сразу зашёл в детскую, хотя его отговаривали, боясь, что он заразится. 1 июня по дороге на дачу в Горки-10 всей семьёй заехали на Новодевичье кладбище. Дул холодный ветер, писатель поёживался, а вечером у него поднялась температура. На третий день стало ясно, что дело серьёзное. Г. Ягода распорядился пригласить в Горки кремлёвских докторов.
Можно предположить, что Горький заболел, заразившись от внучек. Младшая, Дарья, продолжала болеть на даче.
Чекист, бывший сотрудник журнала «Наши достижения», Кошенков работал комендантом в доме на Малой Никитской и ежедневно записывал всё, что происходило. Будучи связным между Горками-10, где умирал писатель, и остальным миром, комендант фиксировал не только факты, но и детали специфической атмосферы, которая окружала семью Пешковых. Это была атмосфера «клетки», в которой под постоянным наблюдением никто не чувствовал себя свободно. Кто управлял событиями за кулисами, Кошенков и окружавшие его люди не знали, но безошибочно чувствовали присутствие чьей-то злой воли.
За ходом болезни не просто следили. Был определённый круг лиц, заранее уверенных в летальном исходе и даже знающих дату смерти. Иначе как объяснить зловещие бюллетени в газетах, печатавшиеся с 6 июня (от Горького их скрывали) и телефонные звонки с соболезнованиями по поводу кончины, которая, по-видимому, должна была наступить 8 июня. В этот день Горького чудом вырвали у смерти. Тем же числом помечен любопытный документ, вклеенный в его историю болезни.
Сыворотка против гриппа
8 июня 1936 года заведующий консульским отделом СССР во Франции Бирюков отправил начальнику Лечсанупра Кремля Ходоровскому письмо с предложением использовать для лечения больного «сыворотку против гриппа», разработанную в госпитале Бруссе врачом Онг-Гвае-Свяном. Из воспоминаний Кошенкова мы знаем, что много врачей обращались с предложением помочь умирающему писателю, но всем им отказывали. Не странно ли, что методу лечения гриппа (а диагноз, поставленный Левиным с самого начала болезни, был именно «грипп, осложнённый бронхопневмонией») никому не ведомого, а возможно, и не существующего голландского гражданина Онг-Гвае-Свяна была дана зелёная улица?
Сыворотку доставили в СССР и, по-видимому, ввели Горькому. Иначе зачем было Левину вклеивать эти документы в историю болезни? Не после этой ли инъекции в «Клиническом диагнозе» появилась запись: «Инфаркт лёгких (?!)»?
В историю болезни Горького вклеен ещё один документ, датированный 26 июня 1936 года (через восемь дней после его смерти). Это служебная записка за подписью заведующей лабораторией Боровской, направленная начальнику Лечсанупра Кремля Ходоровскому, в которой говорится, что из 9 присланных ампул одна была проверена на морской свинке и оказалась безвредной. Зачем понадобилось делать проверку французской сыворотки после смерти писателя? Не потому ли, что 25 июня Левин приобщил к истории болезни письмо Бирюкова и записки Онг-Гвае-Свяна?
В воспоминаниях Кошенкова зафиксировано ещё несколько фактов, вызывающих по меньшей мере недоумение. 3 июня архив писателя был вывезен из дома на Никитской. Кошенкова удалили на несколько часов, чтобы он не позвонил в Горки и не поинтересовался, делается ли это с разрешения Алексея Максимовича. Телефон, как выяснилось впоследствии, был неисправен с 31 мая до 8 июня, а комендант даже не догадывался об этом. Кошенков не рискнул спросить, куда увозят бумаги, подозревая, что это делается по распоряжению Ягоды, но предположил, что Горький тяжело заболел. Между тем изъятие архива означало лишь одно: хозяин больше в этот дом не вернётся.
Читать дальше
