Александр Шубин - СССР в апогее - как мы жили

Во второй половине ХХ века динамика и проблемы советской системы во все большей степени определялись противоречием между индустриальным централизмом, вертикальными управленческими связями и растущей автономизацией, развитием горизонтальных, равноправных связей. Но чтобы «вызреть», это противоречие должно было десятилетиями развиваться подспудно.

В модели централизованного индустриального общества, стремившегося к максимальной рациональности, предприятия создавались как цеха единого государственного мегапредприятия. Это вело к технически обусловленному монополизму, где конкуренция не предполагалась в принципе — не могут же конкурировать между собой цеха одной фабрики, разве что соревноваться. Следовательно, ограничение использования товарно–денежных отношений в такой системе было предопределено самой структурой народного хозяйства. Ведь монополист может назначить цену произвольно. Чтобы избежать гиперинфляции в такой системе, цены должны быть фиксированы, «конституированы». Только такие фиксированные цены, изменяемые решениями власти, могли обеспечить нормальные, устойчивые связи между «цехами» мегафабрики СССР, доступ граждан к привычным продуктам и услугам. Однако в силу фиксированности цен деньги не могли играть роль универсального эквивалента.

Индустриальное общество основано на стандартах, так что фиксация денежных показателей и количественное распределение обычных (предполагалось — стандартных) ресурсов не мешали модернизации на этапе становления индустриализма. Но в развитом индустриальном, урбанизированном обществе все большее значение приобретают качественные показатели. Если рабочие 1930–х годов должны были быть одеты, обуты и накормлены, то новое поколение хотело одеваться модно и питаться хорошо. Стандартизированная денежная система и плановые натуральные показатели затрудняли учет качественных параметров. Государственная плановая экономика была рассчитана на производство либо массы стандартной (причем плохо стандартизированной) продукции, либо уникальных образцов сложной высококачественной техники. В итоге часть потребностей оказывалась неудовлетворенной, продукция делилась на обычную, более доступную, и дефицитную. Дефицит стал натуральной «валютой», которая позволяла уравновешивать интересы в условиях отсутствия универсального денежного эквивалента .Если проводить аналог этого обмена с рыночным — то со средневековым рынком, где одновременно действовали разные «валюты» и бартер. Значит ли это, что речь идет об откате в прошлое? Не обязательно — ведь от нынешнего рынка качественно отличается не только обмен прошлого, но, вероятно, и обмен будущего. По принципу «отрицания отрицания» будущее, отрицая настоящее, имеет сходство с прошлым.

Дефицитный эквивалент следует отличать от «экономики дефицита» — общего недостатка натуральных ресурсов, также вытекающего из монополизма советской экономики и фиксированных цен. Янош Корнаи придает этому явлению универсальное значение и сравнивает его с «насосом», откачивающим ресурсы и вызывающим дефицит всего и вся:

«Предприятие при данных объемах основных фондов хочет производить больше: это стимулируется напряженными плановыми директивами, пожеланиями вышестоящих органов, а также требованиями потребителей. Для этого необходимо все больше и больше производственных ресурсов. Из–за неопределенности их пополнения предприятие стремится создать резерв. Поэтому предприятия–потребители жадно закупают сырье, материалы, комплектующие изделия, незамедлительно их используя или складируя в качестве резерва» [6] Корнаи Я. Дефицит. М., 1990. С. 562, 565–570. .

Советский экономист Владимир Шубкин подтверждает отмеченную Корнаи тенденцию, но оценивает ее скромнее:

«…дальновидный руководитель, не ждущий милостей от природы, знает, что запас карман не тянет. Он стремится накопить как можно больше сырья, топлива, материалов, оборудования. Это его капитал, который он всегда может пустить в дело или, несмотря на запреты, обменять на нужный ему ресурс или услугу» [7] Шубкин В. Бюрократия. Точка зрения социолога // Уроки горькие, но необходимые. С. 120. .

Здесь нет «жадности» и стремления получить максимум ресурсов любой ценой, как представляет дело Корнаи. Руководитель пользуется ситуацией дешевизны ресурсов, чтобы набрать козырей в игре согласований и обмена. Янош Корнаи преувеличивает силу плановых стимулов, роль потребителей (незначительную в условиях монополизма) и стремление руководителей к росту производства (оно, мягко говоря, не было всеобщим). «Насос», втягивающий ресурсы, расширял сферу дефицита, но не мог парализовать обмен.