Томас Элиот - Назначение поэзии

Это обстоятельство побуждает меня высказать в заключение несколько мыслей более общего характера. Я все время говорил о национальных и связанных с родной почвой функциях поэзии и чувствую, что необходимо сделать определенные уточнения. Мне не хотелось бы создать такое впечатление, что поэзия по самому своему назначению отчуждает один народ от другого: я не верю в то, что культуры нескольких европейских народов могут успешно развиваться в изоляции друг от друга. Конечно, из прошлого нам известны примеры высокоразвитых цивилизаций, которые существовали изолированно от других, создавая при этом великое искусство, философию и культуру. Не могу, впрочем, судить об этом с полной определенностью; некоторые такие цивилизации, возможно, были вовсе не столь изолированны, как представляется на первый взгляд. Но в истории Европы таких цивилизаций вообще не существовало. Даже Древняя Греция многим была обязана Египту и кое-чем государствам, лежавшим на ее азиатских границах; что же касается взаимоотношений между греческими государствами с их разнообразными диалектами и разнившимся образом жизни, мы находим здесь пример взаимного влияния и стимулирования, аналогичный тому примеру, который мы наблюдаем во взаимоотношениях европейских стран. История же европейских литератур показывает, что ни одна из них не оставалась независимой от других; наоборот, скорее происходил процесс постоянного обмена, и поочередно каждая из этих литератур в определенную эпоху возрождалась к новой жизни под воздействием извне. Закон авторитарности в культуре просто невозможен; если существует желание обессмертить культуру той или иной станы, то необходимо способствовать ее общению с культурами других стран. Но если опасно отделять какую-нибудь культуру от европейского единства, не менее опасно добиваться ее выравнивания с другими культурами, поскольку это чревато одноликостью. Многообразие столь же важно, как и общность. Скажем, для определенных — ограниченных — целей вполне подходят "лингва франка", элементарный английский или другие разновидности понятного всем эсперанто. Но если допустить, что все общение между народами будет вестись на каком-нибудь искусственном языке такого рода, можно себе представить, до чего такое общение будет несовершенным. Точнее, в отдельных случаях этого общения окажется вполне достаточно, но зато в других мы столкнемся с полным отсутствием взаимопонимания. Поэзия всегда напоминает нам обо всем том, что можно сказать только на одном языке и нельзя перевести на другой. Духовное общение между народами неосуществимо, если не найдутся люди, готовые не полениться выучить хотя бы один иностранный язык так хорошо, как только можно выучить язык, вследствие чего они будут способны до какой-то степени чувствовать на чужом языке так же, как на собственном. И понять другой народ во многом можно, поняв тех людей этого народа, которые дали себе труд овладеть твоим языком.

А отсюда следует, что особую пользу может принести изучение поэзии чужого народа. Я говорил, что поэзия любого народа обладает свойства ми, понять которые могут лишь люди, для которых язык этой поэзии — родной язык. Но есть и другая сторона дела. Мне приходилось замечать, что при чтении текста на мало мне известном языке прозу я не понимал до тех пор, пока не приступал к тексту со школьными мерками — выяснял значение каждого слова, анализировал грамматические и синтаксические конструкции и, наконец, переводил весь текст на английский. В то же время поэтический текст, перевести который я не мог, поскольку в нем было много незнакомых мне слов и непонятных по своему построению предложений, несмотря на все это, производил на меня непосредственное и живое впечатление, по-своему уникальное, не сопоставимое ни с одним впечатлением от чтения по-английски — сообщал что-то такое, что я не мог бы выразить словами, но инстинктивно понимал. И потом, когда этим языком я начинал владеть свободнее, обнаруживалось, что такое впечатление не было обманчивым, что я не придумал нечто такое, что должно бы заключаться в этом поэтическом тексте, но уловил что-то действительно в нем заключавшееся. В поэзии подчас удается проникнуть в чужую страну еще до того, как готов паспорт и приобретен билет.

Думая над социальным назначением поэзии, мы, быть может, сами того не ожидая, постигнем всю сущность вопроса о взаимоотношениях стран разного языка, но родственной культуры, входящих в ареал Европы. Само собой разумеется, я не собираюсь делать отсюда выводы политического характера, но мне представляется желательным, чтобы люди, в чьем ведении находятся политические проблемы, почаще обращались бы и к тем проблемам, о которых шла речь. Это необходимо, поскольку в таком случае откроется духовное содержание тех самых вопросов, материальная сторона которых и составляет предмет забот политиков. Если же брать эти вопросы со стороны, интересующей меня, мы столкнемся с живыми процессами, обладающими собственными законами развития, не всегда разумными, но требующими, чтобы разум принял их, с процессами, которые не поддаются расчетливому планированию и упорядочиванию точно так же, как не поддаются им ветры, дожди и смены времен года.