Это особенно заметно на некоторых частных моментах. Можно определенно утверждать, что широкая картина крестьянских поверий, суеверий, глубоко уходящих в языческие времена, фольклор, воспроизведенные в "Страшном гаданье" Бестужева (напечатано в самом начале 1831 года), предваряют соответствующие украинские мотивы в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Гоголя (первая часть появилась в печати в сентябре 1831, вторая - в начале 1832 года). Название бестужевского произведения "Вечер на Кавказских водах в 1824 году" и его многосоставность, когда попеременно сменяющиеся рассказчики передают друг другу житейские истории одна другой страшнее, также предваряют рассказы Рудого Панька и других лиц, вроде дьячка ***ской церкви, Степана Ивановича Курочки в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Гоголя. Следы "бивуачных", офицерских, историй, россказней о дуэлях, на которые Бестужев был великий мастер, заметны в "Выстреле" Пушкина, перекликается "Страшное гаданье" - с пушкинской "Метелью" (мотив блуждания на лошадях в непогоду, мотив похищения возлюбленной). В свою очередь, дагестанские очерки Бестужева продолжали линию пушкинского "Путешествия в Арзрум", беллетристических описаний краев России, еще только намечавшуюся в русской литературе.
В целом проза Бестужева оставалась по своей основной программе декабристской. Подходил он к прозе через прямые политические, публицистические задачи, являвшиеся составной частью идеологии декабризма и его гражданского романтизма. Тематический ее диапазон с годами расширялся.
Еще в 1818 году в "Сыне отечества" Бестужев поместил перевод одпой из глав книги баварского посланника при российском дворе графа фон Брая "Опыт критической истории Лифляндии с картинами нынешнего состояния сей области", в которой автор сравнивал положение крестьян в русских губерниях и Лифляндии и со скорбью говорил о крепостном праве в России. Несомненно, именно эта тема привлекла Бестужева у Брая; цензура повымара-ла немало мест в его переводе.
В конце 1820 года Бестужев совершил путешествие в Ревель и затем описал его, опираясь на личные впечатления и хроники Б. Руссова, X. Кельха. Внешне это путешествие напоминает карам-зинские "Письма русского путешественника", но "Поездка в Ревель" Бестужева ближе к радищевскому "Путешествию из Петербурга в Москву". Его занимают не исторические достопримечатель-.ности, а картины угнетения народа, предания о борьбе эстов и ли-вов против немецких меченосцев. Это произведение открывает у Бестужева целый цикл "ливонских" повестей: "Замок Вендеп" (1823), "Замок Нейгаузен" (1824), "Ревельский турнир" (1825), "Кровь за кровь" (1825).
На многих из них лежит печать влияния эстонских эпических песен "Калевипоэг", народных преданий о псах-рыцарях, поэзии трубадуров. Пушкин отмечал влияние Вальтера Скотта s "Ревель-ском турнире", причем следует иметь в виду не только исторические романы В. Скотта, по и ранние поэмы на средневековые шотландские сюжеты. Чувствуется определенное влияние и "готического романа" Анны Радклиф, хотя Бестужев нигде не идеализирует рыцарство. В этих повестях заметна песенная, сказовая основа, с резким противопоставлением добродетельных и злых героев. Жестокий магистр Рорбах в "Замке Венден", издевавшийся над крестьянами, топтавший их поля, погибает от благородного рыцаря Вигберта, выступающего в роли мстителя за народ. При этом У декабриста Бестужева еще не сам народ мстит за себя, и вместо турнира-поединка тиран погибает в результате заговора. Погибает и самосудный убийца Вигберт. Как и в "Вольности" Пушкина, здесь некий абстрактно понимаемый нравственный закон своим мечом "без выбора скользит" над головами всех, кто преступает его нормы.
В "Замке Иейгаузен" подвергается суду нравственность рыцарства, по которой благородные люди оказываются жертвами коварных честолюбцев (старый барон Отто, и его семья, и Ромуальд фон Мей), В повести намечается некоторое усиление народного коло
рита. Включаются образы пленных новгородцев, Всеслава и Андрея, которые находят общий язык с эстонскими крестьянами-простолюдинами, освобождают из темницы Эвальда и карают Ромуаль-да. Все органичнее спаянными у Бестужева оказываются судьбы русского и эстонского народов.
С наибольшей художественной мотивированностью нарастание демократической силы, которая взрывает рыцарство, показано в "Ревельском турнире", лучшей повести ливонского цикла. Победителем спесивого рыцаря Унгерна оказывается молодой рижский купец ЭДВИН, которому и латы, и копье, и меч пришлись по плечу. Ему достается царица турнира, дочь барона Буртнека. Эдвин сильнее всех рыцарей и нравственно: "он умел мечтать и чувствовать". Его победа над рыцарем кончается городской свалкой, дракой между благородной аристократией и "черноголовыми", то есть купцами, которые единодушно поддерживают Эдвина. Бестужев в повести исторически верно показал обреченность рыцарства и всего феодального уклада.
Читать дальше