Илья Эренбург - Летопись мужества

Титенков деловито рассказывает, как он сшиб головной аппарат эскадрильи, которая шла на Москву. Он напал на «хейнкеля» слева, справа шел молодой летчик Бокач. Последний горячился — открыл слишком рано огонь. Титенков говорит: «Я подошел к нему на 175 метров и не торопясь стал его поливать…» Это был первый бой, в котором Титенков участвовал: «Я такой большой цели прежде не видел». Потом прожекторы выпустили врага. Но Титенков все же нагнал его. Убил заднего стрелка-радиста. «Хейнкель», не дойдя до Москвы, развернулся налево, скинул бомбы в лес. «Я крепко влепил ему в правый мотор. Подошел вплотную. Меня подбросило — попал в струю. Смотрю — он должен гореть, а все еще не горит. Патроны и снаряды у меня почти вышли. Но тут он пошел вниз — в туман, в речку». На сбитом самолете были подполковник, капитан, лейтенант. Это был отборный экипаж. Нашли документы. Послужные списки: Лондон, Ковентри, Крит. План Москвы.

Три дня спустя Титенков сбил «юнкерса». Он гнал его полчаса на запад. Титенков рассказывает: «Когда я стрелка убил, «юнкерс» начал маневрировать. Полез в облако, только это облако маленькое — с яйцо. Сунулся он туда с отчаянья. Я прорезал облако. Он переходит в пикирование. Я за ним. Меня уже пошатывать начало. И вдруг — пламя. Бомбардировщик стал валить елки. Скинул бомбы на поляну с коровами. И наконец загорелся».

Надменный германский подполковник. Ордена. Знак отличья за разрушенья Лондона. Лицо дегенерата. Мораль? Убивать — все равно как, все равно кого, лишь бы убивать. И лейтенант Титенков, скромный, тихий. Мы с ним говорим о Льве Толстом, о Диккенсе. Воистину два мира столкнулись в черном небе Москвы. И радуешься за само понятие «человек», видя скелет «хейнкеля», сбитого сыном смоленского слесаря Костей Титенковым…

Три четверти немецких самолетов поворачивают назад, увидев огненное кольцо зенитного огня или услышав первую очередь истребителя. Немецкие летчики были куда смелее, когда они расстреливали на полях Иль-де-Франса и Турени беззащитных беженцев. Горят леса — это гитлеровцы скинули свой груз.

Не знаю, доносят ли они начальству, что бомбы упали не на Московский Кремль, но на леса и болота? Мне кажется, что немецкие сводки составляют не военные, но доктор Геббельс — чувствуется его перо.

Молодой летчик Васильев вчера сбил «юнкерса». С аэродрома видали горящий самолет. Строительные рабочие подтверждают: «Вон туда упал — в лес…» Но самолета не нашли, и в нашей сводке сказано восемь, а не девять. Васильев говорит: «Обидно — пока его найдут в лесу… Не за себя — мне все равно. Обидно, что не сказано девять. Ведь всем приятней прочитать девять, а не восемь…»

Деревенские девчонки пошли за ягодами и напали на остатки сгоревшего немецкого бомбардировщика. Это не тот, что сбил Васильев, другой. Неизвестно, кто его прикончил. Его не включили ни в какую сводку. Вот серебряный портсигар, а в нем записка по-немецки: «Третья бомбардировка Крита…» Не знаю, зачем немецкий летчик засунул эту бумажку в портсигар.

И снова телефонный звонок. И снова вылетает истребитель. И снова бой. А звезды бледнеют. Гуще белый туман. Холодно. Потом показывается очень большое красное солнце. Трудовой день кончился. Летчики моются, спят, слушают голоса полевых птиц.

Мы возвращаемся в Москву. Дымят трубы. Несутся автобусы. Заливают асфальтом воронки бомб. Москва живет трудной, но высокой жизнью.

Красивая тридцатилетняя женщина. Круглое лицо, большие серые глаза, звучный грудной голос. Она настороже: не нужно ли где-нибудь вмешаться. У нее семья из 2500 человек — население 15 домов привокзального московского района. Дома небольшие, деревянные, на тротуарах мирно цветут липы. Она должна помнить нужды каждой квартиры; ее дело — и чистка улицы и — с началом войны — выдача карточек. А теперь прибавилось еще одно занятие — тушить бомбы. Она отобрала 127 человек, вооружила их лопатами. За одну ночь 66 бомб упало на ее участке. Только небольшая часть успела разгореться: песок и вода побороли огонь. Рядом рвались фугасные бомбы. Тамара Голубева отправила часть своих людей на помощь соседям. «У военных это называется взаимная выручка», — смеется она.

«Я ничего не сделала. Вот Нина Зимина — это герой. «Тетя Тамара, — говорила она, — боюсь, убьет нас на крыше». А теперь она у меня начальник пожарной команды, мужчинами командует. Нина одна пять бомб потушила.

Мой муж на фронте. В третий раз он воюет, а я в первый. Раньше совестно было: одни мужчины отдуваются. Теперь справедливее. Провожая мужа, мы друг другу клятву дали: как он на фронте, так я в тылу. За него я спокойна, он слово сдержит, а я тоже постараюсь. Дочке нашей семь лет, красавица дочка. Отправила я ее из Москвы. И мать свою отправила.