Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Известия»

Экранизировать такую книгу — значит насытить ее живым и плотным содержанием, диалогами, которых у Пастернака мало (все больше докторские монологи), реалиями (у Пастернака они увидены близоруко или сквозь слезы — расплывчато, избирательно), приметами времени (на них интеллигентный человек по идее вообще не должен обращать внимание, и Живаго замечает их лишь когда они уж слишком навязчиво лезут в его жизнь). Роман надо было написать заново с начала до конца. Арабов умудрился это сделать. Он предъявил зрителю такую Шуру Шлезингер, такого Громеко и такую Тоню, каких Пастернак описал, но не показал.

А теперь о пафосе книги. Он тот же, что и всегда, и вполне революционен. Долгое время многие (в том числе и сам Пастернак) противопоставляли историю и природу: природа развивается циклически и о морали ничего не знает («состав земли не знает грязи»), а история — совокупность «работ по преодолению смерти», дело человеческое, живое и нравственное.

К 50-м годам, однако, у Пастернака не осталось этой иллюзии — по крайней мере относительно российской истории. История предстала ему лесом, который мы застаем в определенный момент развития, но изменить его роста или увядания не вправе. Мы ни на что не влияем в мире, и от нас зависит одно: беречь ближних и сохранять лицо. Чем дальше от всеобщих воодушевлений и разочарований, тем лучше.

Пастернаковскому интеллигенту пришлось дойти до этого ценой долгих мук, очарований и разочарований. Но Арабов пишет, а Прошкин снимает о сегодняшнем дне и для сегодняшнего интеллигента. Юрий Живаго — изначально скептик, он все понял еще до расстрела царской семьи, ставшего последней каплей в его отношениях с революцией, да и с народом.

Живаго у Пастернака — человек безусловно волевой, но его волевое начало проявляется именно в стоической, гефсиманской готовности не избегать судьбы. Арабов подчеркивает это, заставляет доктора лично руководить операцией по извлечению осколка из собственного бедра, — у Пастернака герой такого не делал, но делать мог.

Герой Арабова — не интеллигент Серебряного века. Это человек нашего времени, повидавший куда больше, выжженный, наперед видящий тщету любого идеализма и энтузиазма (вот почему такую серьезную роль в фильме играет едва намеченный в романе комиссар Гинц). Этот Живаго давно «превозмог обожанье».

Меньшиков с великолепной точностью, которой мы давно у него не видели и даже, признаться, устали ждать, играет этот ранний скепсис и пресыщенность, тоску при виде пошлости, иронию, презрение ко всякого рода «борцам» и «деятелям». Достигает ли он пастернаковской цели? Безусловно. Но так, чтобы это поняли наши современники. Да и вся основная коллизия романа перенесена на экран с уникальной бережностью. Ведь коллизия эта — борьба нескольких сил за Россию, олицетворяемую Ларой.

Лара — действительно Россия, взбалмошная, легко наводящая уют в любых руинах, но превращающая в руины любой чужой уют, любую чужую жизнь. Современная Россия стократ пошлей, примитивней, взбалмошней России Серебряного века. Но она и опытней, и трезвей, и решительней, и умеет множество разных вещей, которым научило ее страшное столетие, и храбрости в ней больше, чем в мягкой и женственной Ларе; и Чулпан Хаматова играет именно ту Лару, которую нам сегодня легче представить и понять. Это Россия наших дней, и именно такую Россию может любить ненасытной, мужской и вместе братской любовью иронический и мужественный поэт.

Я не поклонник Хаматовой, но не могу не признать, что она сыграла лучшую женскую роль последнего пятилетия — показав, на что способна сильная актриса, когда в руках у нее качественный драматургический материал, а процессом руководит умный режиссер.

Две другие силы, претендующие на Россию, — принципиальный комиссар и беспринципный пошляк, сделанный в сериале не просто демоническим соблазнителем, но и политиком, депутатом Государственной думы, поигрывающим в революцию, спонсирующим смутьянов… И поэт, и комиссар остаются ни с чем, Лару всегда увозит Комаровский, уж такая это Лара, кому не нравится — любите другую.

Комиссар у Арабова — типичный романтик 90-х годов, не забывающий и о комфорте, и о плодах победы (как, собственно, и все наши олигархические революционеры, тоже ведь поначалу идеалисты и романтики в душе). Гениальная работа Олега Янковского позволила превратить Комаровского из опереточного злодея в настоящего, не лишенного даже мужского обаяния. А в том и грех, что он грамотно, точно и без комплексов ПОЛЬЗУЕТСЯ всем, чем Живаго БРЕЗГУЕТ.