Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Компания»

Я так и вижу эти стройные ряды призывников, отправляющиеся в военкоматы для информирования тамошних служащих: выбываю на деревню к дедушке… на каникулы к бабушке… на месяц к иногородней возлюбленной… Лучше всего обязать бы их ежедневно отмечаться по месту выбычи, потому что призывник — такая вещь: когда надо, его никогда нет. Пусть каждый день заходит и фиксируется там, у бабушки. Когда дома — может ограничиваться простым звонком в военкомат, с домашнего телефона, чтобы определялся. Мол, вот он я. Неплохо бы еще еженедельный медосмотр, чтобы проверять, в какой степени он готов к труду и обороне. Короче, чтобы раз в неделю кровь, моча и полная антропометрия, и при малейшей патологии — госпитализация с заглатыванием кишки и принудительным клистиром трижды в сутки.

И знаете, что главное? Что вот пишу я все это — и не смешно абсолютно, потому что реально до дрожи. Потому что так и будет, вот увидите. Потому что театр абсурда умер, и анекдот исчерпался, ибо их место заняла действительность, и среди всего этого кто-то упорно продолжает обнаруживать приметы оттепели.

31 марта 2008 года

№ 12(505), 31 марта 2008 года

Недавно на входе в метро (станцию называть не буду, чтобы у дежурной не было неприятностей) турникет не поверил моей магнитной карте. Она сработала, он мигнул зеленым и снова стал красным, и впускать меня не захотел. Я на всякий случай проверил карту у кассирши. Та сказала, что все в порядке, бывает. Надо подождать семь минут, и по ней можно будет пройти в следующий турникет. Но как раз этих семи минут у меня не было. Меня ждали на ближайшей станции, а я и так уже опаздывал. Я подошел к дежурной и попросил меня пропустить.

— Нельзя, — сказала она. Это была бледная женщина с жидкими волосами, с бледно-голубыми глазками, совсем не той породы, которая обычно получает удовольствие от самого произнесения «нельзя» и «не положено». Она была измучена этими «не положено» и «нельзя» и с начала жизни насмерть кем-то перепугана.

— Вот же, — я показал карточку. — Ее в кассе проверили. Она действительна до конца марта.

— Ну и что же. Не положено.

— Слушайте, я в газете работаю. Вот удостоверение. Что я, врать буду?!

— Я знаю, что вы журналист. Я вас по телевизору видела.

— Ну так что?

— Не положено.

В ее выцветших глазах я читал сочувствие, оно билось там под спудом, но выпускать его наружу она не имела права, потому что это был не ее личный турникет. Я не понимал, чего она боится. Но она боялась. На лице ее был написал ужас.

В этот момент рослая девушка купила магнитную карту и попыталась пройти в тот же турникет, и он не сработал, и она, как и я, пошла к дежурной.

— Мне пройти надо, — сказала она. — Не работает тут у вас.

— Вот и у молодого человека тоже! — радостно сказала дежурная. Вероятно, ей нравилось знакомить молодых пассажиров, сводить, так сказать, их судьбы… Но меня уже ждали на соседней станции, и девушку, видимо, тоже кто-то ждал, поэтому она совсем не обрадовалась. Жалко. Она была ничего.

— Не знаю, что у молодого человека, — сказала она, — но мне надо пройти.

— Через семь минут пройдете.

— Но мне надо сейчас.

— Не имею права.

Девушка пробовала верещать, показывала на часы, подпрыгивала, но все было тщетно. Наконец ее осенило.

— Видите?! — она показала чек. — Вот, я только что купила эту карту!

У меня такого чека не было, но я тоже достал из кармана недавно полученный чек от оплаты мобильника и издали показал дежурной.

Это произвело магическое действие. Она увидела Бумагу.

— Ну, проходите, — сказала она нехотя, даже бледнея. — Видите, на какую ответственность я ради вас иду.

Мне вспомнилась такая же запуганная, озябшая проводница, не пускавшая меня в совершенно пустой вагон только потому, что у меня был билет на следующий поезд, а мне кровь из носу надо было уехать на этом! Могла пройти Комиссия, страшная, ужасная. Она обнаружила бы меня и несоответствие в билете. И плевать ей было на свободные места и мои профессиональные нужды. Она увидела бы — человек едет не в своем поезде. И страшное «не положено» повисло бы в воздухе.

— Меня же выгонят, — повторяла проводница. — И куда я пойду в Твери? Туалеты мыть? А тут все-таки десять тысяч в месяц…

В конце концов меня впустил начальник поезда, мужчина. Мужчину не так легко запугать Комиссией. Вот я и думаю: кто же так их всех испугал на всю оставшуюся жизнь, что пропустить человека в метро кажется им колоссальной ответственностью? Кто до такой степени отнял у нас страну, что принятие даже крошечного, безопаснейшего решения может ввергнуть нас в тверской туалет до конца дней наших? Кто стоит над нами, требуя оправдательных бумаг на все случаи жизни и запрещая малейшие проявления человеческого? Не знаю. Но если есть русский Бог — должен быть и русский Дьявол, и здесь мне чудятся его рога и копыта…