Дмитрий Быков: Статьи из журнала «Медведь»

— У вас репутация человека, превосходно чувствующего молодежь. Чем отличается нынешний ВГИК от вашего поколения?

— Решительно ничем.

— Этого быть не может.

— Я же беру не устройства, не гаджеты, которыми они пользуются. Я беру темы для разговоров. Темы не отличаются ничем. Сейчас наросло замечательное молодое режиссерское поколение. Уже следующее за Балабановым и Тодоровским, которых молодыми я назвать не могу — они в своем роде классики. Например, Александр Расторгуев, чей «Жар нежных» — великая документальная картина. Просто великая. И вообще это поколение разобщено, оно разное, но в нем есть имена удивительные. Другое дело, что вы картин этих не видите, но я-то все смотрю. Я не скрываю своего вампирства — мне и другие художники, и собственные студенты многое подсказывают. С теми же вампирскими целями я смотрю, допустим, конкурсные картины фестиваля «Дух огня». Этими двумя вещами — ВГИКом и «Югрой» — я занимаюсь исключительно серьезно. Потому что питаюсь ими и не скрываю этого.

— В мировом кино вас впечатлило что-то за последнее время?

— Знаете, тут сложно. Во-первых, глядя награжденные в Канне или Венеции картины, я иногда испытываю… ну не злорадство, конечно, но некое удовлетворение: там нечему особенно завидовать, это ненамного лучше, чем самые слабые образцы нашего так называемого арт-хауса. И вообще мотивы этих награждений мне, как правило, непонятны. Но если говорить вообще, беря лучшие образцы… Вот фон Триер. Лучший? Безусловно. Первая его картина, «Положение тел», была просто очень хороша. Но вот смотрю я «Антихриста». Это хорошее кино. Но вот такого, чтобы ангел гладил прохладными пальчиками…

— Пальчики луны, писал Аксенов.

— Именно так! Именно точно и гениально он это написал. Пальчики луны гладят душу. Я это чувствую, когда смотрю Антониони. Не всего, нет, но первую тетралогию. В особенности «Крик». Меня с ним познакомил Гуэрра. В последнюю нашу встречу Антониони был уже парализован, Тонино сказал, чтобы я пожал ему руку. И я положил свою руку на его правую, прохладную, и прохладу эту словно чувствую до сих пор… Вот Антониони — это прохладными пальчиками по душе, и Феллини, и весь без исключения Висконти. А поздний фон Триер, как и большинство современных мастеров, — безусловно мастеров! — это горячей потной рукой сжимают что-то внизу живота. Ощущение сильное, но не то.

— Меня удивило, что в «Ассе-2» место Цоя занял Шнур.

— Место Цоя занять нельзя. Но Шнур — это то, что я люблю, то, за что всех агитирую. Я с его музыкой ознакомился при довольно гротескных обстоятельствах. Было некое заседание но реконструкции ГАБТа, на которое пригласили и меня. Наслушавшись разговоров о реставрации Большого театра, я отправился на Горбушку. Кстати, вставная новелла: захожу там в сортир и вижу старательно, глубоко врезанную надпись: «Здесь был БГ»…

— Как выдумаете, действительно был?

— Не исключаю, что бывал, но категорически не допускаю, что вырезал. Какая разница? Важно, что это факт искусства… И там мне предложили купить альбом «Бабаробот». Какая баба, почему робот? Я с крайним недоверием к этому отнесся — и пришел в восторг, и скоро стоял в пританцовывающей толпе на концерте Шнура. Мне представилось тогда, что если уж реконструировать Большой театр, то именно в его злато-бархатных декорациях должна идти опера «Бабаробот»… Что отчасти и воплощено в «Ассе».

— Для меня первая «Асса» осталась самой загадочной вашей картиной. Кругом перестройка, а вы снимаете любовную историю: старик любит девушку, с ним соперничает юноша… Если бы не присутствие рок-музыки, это было бы почти индийское кино.

— Но позвольте, это и есть индийское кино! И присутствие музыки только усиливает это сходство! Началось с «Чужой Белой и Рябого». Я снял эту картину в Казахстане, где Олжас Сулейменов заведовал кинематографом, и потому было посвободнее: все-таки поэт, вдобавок получивший свою долю официозной критики за книгу «Аз и я»… Картина эта оказалась довольно успешной, получила несколько премий, включая венецианскую, и вот московская премьера, И на нее привозят три автобуса солдат. Я долго выспрашиваю: зачем солдаты? Организаторы премьеры долго жмутся да кряхтят, после чего наконец признаются: на случай, если в зале будут пустые места. Чтобы не было ощущения провала. И тогда я всерьез себя спросил: что же я за режиссер, если не могу сделать кассовую картину?! Надо не просто один раз сорвать кассу, надо построить матрицу. По которой может быть сделано идеально зрительское кино. Я стал думать, что там в основе. И понял, что кладезем таких сюжетов является именно индийское кино. Причем такая картина обязана быть музыкальной, с пением и танцами. Знаете анекдот: если в первой серии индийского фильма на стене висит ружье, то во второй оно споет и спляшет? Вот что-то такое.