от него, собственно, ждать. Его предпоследний роман «Террорист» стал в Америке бестселлером и только что вышел у нас (но у нас сейчас предпочитают литературу асоциальную, «негрузящую»). Достойны удивления чуткость и жадность, с которыми он, 74-летний, изучал происхождение, быт и словарь семнадцатилетнего несостоявшегося шахида, — но Апдайк был профессионалом и предпочитал знать, о чем пишет. Его двадцать четыре романа составляют полноценную энциклопедию Америки между сытыми бунтами и новой депрессией — мало кто из европейцев или наших может похвастаться таким послужным списком. Работал человек, не отвлекался; и притом ненавязчиво напоминал о принципиальности, снисходительности и достоинстве — весьма серьезных добродетелях для времен, когда все зыбко.
Светлая память. Как сказано в романе «Кролик, беги», «ты вышел из игры, ты как бы растворился и, поднимаясь все выше и выше, становишься для этих ребят просто какой-то частью мира взрослых, частью неба, что всегда висит у них над головами в городе».
№ 3(606), 2 февраля 2009 года
После взрыва на Черкизовском рынке в августе 2006 года я, помнится, опубликовал заметку «Необыкновенный фашизм». Там речь шла не только о том, что следствие как-то уж очень быстро разобралось с виновниками, но и о том, что фашизм получается какой-то странный. Он возникает не на пике обнищания и национального унижения, как в Германии либо в Италии, а на подъеме с колен. В период относительной сытости, в условиях, когда партий нет, политика отсутствует как таковая, и возможности фашистской пропаганды сведены к минимуму. Тем не менее три подростка из сравнительно благополучных семей изготавливают бомбу и взрывают ее в людном месте, убив при этом десяток жертв, не имеющих никакого отношения к национальным меньшинствам. Просто взяли и взорвали — на ровном месте. Не с голоду, не от отчаяния, не от большой любви к великой России. Удивительный фашизм, свидетельствующий о самом страшном: о том, что экономические и даже идеологические предпосылки не играют в его зарождении никакой роли. У нас так долго спорят об определении фашизма, так охотно вешают этот ярлык на любого оппонента (поскольку других страшных ругательств попросту не осталось), что смысл явления размылся абсолютно. А между тем в ХХ веке обнаружился один из фундаментальных законов истории: фашизмом называется то, что получается, когда человек по тем или иным причинам перестает развиваться и скатывается в состояние быдла. Человек — скотина, непрерывно трудящаяся над своим превращением в Бога. Перестав трудиться, он становится не дураком, не лентяем, даже не негодяем, а именно скотиной. И фашистов в первую очередь получает не то общество, в котором мало платят, а то, в котором не создают условий для внутреннего роста. К сожалению, современное российское общество именно таково. Это общество консервативно-охранительного типа, а человек устроен так, что консервировать его нельзя. И вот вам пожалуйста: в январе 2009 года в Москве арестованы два террориста, Башелутсков и Лухмырин. Они уже пытались взорвать «Макдоналдс» в Выхино — не получилось, зацепили дверь рюкзаком со взрывчаткой, и большая часть этой взрывчатки высыпалась из корпуса бомбы. Какое общество, такие, слава богу, и террористы.
Башелутсков и Лухмырин раскололись сразу. Так ведут себя пустотные фашисты — люди, ударившиеся в зверство от крайней простоты и тупости, сорняки, выросшие на выжженной земле. Они приехали в Москву из Волгограда. Никаких убеждений у них нет — они что-то где-то слышали о том, что России вредно христианство, а подлинная наша вера — языческая, ведическая, руническая. И еще они что-то слышали про «хачей». Им показалось правильным взорвать мечеть, они пошли проводить рекогносцировку на местности, их сцапали, и они немедленно признались во всем. Любуйтесь, господа: вот это и есть фашизм в химически чистом виде. Он не преследует идеологических целей и не рвется к власти. Он не может объяснить собственных причин и не снисходит до составления программ. Он возник в стране, где ни одно слово больше ничего не стоит и ни одна ценность ничего не весит. Это фашизм бивисов и баттхедов, выросших на пустыре.
Упраздняя советские идеологические схемы, революция конца восьмидесятых не предложила взамен ничего, кроме совершенной абстракции — свободы. При этом как-то упустили из виду, что свобода нужна культурным растениям — сорнякам она совершенно без надобности. И рынок сам себя не регулирует, и почва сама себя не копает. Если она вытоптана — на ней растет крапива-лебеда. Сорнякам ничего не нужно, они неприхотливы, а силу набирают такую, что никакая клубника через сплетение их желтых жестких корней уже не пробьется. И хрен прополешь потом, когда опомнишься.
Читать дальше