[Дмитрий Быков:]
— Перечитав ваши последние пьесы, я пришел к выводу, что вы втайне мечтаете написать вещь на современном отечественном материале, причем злобную…
[Григорий Горин:]
— Отечественном — да, современном — как сказать. Я не могу писать историю бомжа Ивана Ивановича или служащей Марьи Петровны, потому что давно не работаю врачом «скорой помощи» (возможно, это были лучшие мои годы) и общаюсь с довольно узким слоем соотечественников. Жизни большинства толком не знаю. Я ее чувствую, но реалии, детали пришлось бы выдумывать. Нечестно. Поэтому я продолжаю возделывать свою делянку, высказываясь о современности на чужом или историческом материале. И не комплексую по этому поводу.
Я закончил пьесу о российских шутах XVIII века. О Балакире. Это комедия, действительно довольно едкая. Она выдержана в новой для меня лексике — вы, я знаю, любите русский мат, и вам должно понравиться. Скомороший юмор был специфичен, преобладала анально-генитальная тематика, «е…те в рот» было еще самой мягкой формулой, так что вещь получилась грубоватая и попадающая в настроение нынешнего зрителя, который обычными словами свое отношение к действительности выразить уже не может.
Это осуществление давней моей мечты сделать цикл о смеховой культуре разных народов: «Тиль» был европейским вариантом, «Поминальная молитва» — еврейским, теперь я дозрел до русского.
[Дмитрий Быков:]
— Вам понравилась недавняя премьера «Ленкома» — спектакль «Мистификация» драматурга Нины Садур и режиссера Марка Захарова? Там много всякой чертовщины: наравне с Чичиковым выступает Панночка — посланница мертвых крестьян, по сцене взад-вперед ездит огромное красное колесо и давит всех подряд… Многие критики небезосновательно противопоставляют такой «Ленком» «Ленкому» ваших пьес, королевских и прочих игр, театральных праздников, политических полунамеков и прочая?
[Григорий Горин:]
— «Мистификация» — самая успешная пока постановка Захарова в смысле приема у критиков. Я этому успеху очень рад и считаю ее — вне зависимости от своих согласий и несогласий — явлением выдающимся.
Делать из меня антипода Нины Садур довольно странно, особенно если учесть, что именно я рекомендовал ее кандидатуру. Никто лучше нее этого не сделал бы. Но при этом «Мистификация» — не мой спектакль.
Для меня Гоголь — икона. Ни того Чичикова, ни того Ноздрева, которые написаны у Садур, я себе не представлял — они от оригиналов очень далеки. Кроме того, вся мощь захаровского финала не заставляет меня полюбить героя — а я, когда сочиняю пьесу, героя обязан любить. Все это не означает, что я не поклонник «Мистификации». Напротив, всякое доказательство неисчерпаемости захаровских возможностей меня восхищает. Но мы же с ним не срослись, как сиамские близнецы, — в конце концов, никому не возбраняется связь на стороне…
[Дмитрий Быков:]
— А что с вашей библейской пьесой — версией биографии Соломона между «Песней песней» и Экклезиастом?
[Григорий Горин:]
— Я действительно мучаюсь этой тайной: что должно было случиться с могущественнейшим и мудрейшим человеком, чтобы появился Экклезиаст, самая мрачная и безнадежная книга Ветхого Завета? Но эта пьеса мне не дается до сих пор. Я изучал каббалистику, консультировался с историками, массу книг прочел — но тут я сталкиваюсь с более значимым литературным материалом, чем когда-либо. Меня парализует ответственность. Я пишу, но сколько еще буду писать, не представляю.
[Дмитрий Быков:]
— А еще над чем вы сейчас работаете?
[Григорий Горин:]
— Над собой. Худею. Вне зависимости от своих отношений с деловыми кругами писатель не должен полнеть. Это я как врач говорю.
№ 11(133), 29 марта 1999 года
Этот невозможный патриотизм
Патриотизм в очередной раз стал лозунгом момента. Власть снова пытается научить нас Родину любить. Выступления, обращения и программные документы Владимира Путина и его команды запестрели не только советской, но даже славянофильской лексикой. Национальная идея есть, сказал Путин, вручая Государственные премии деятелям культуры.
Идея — вот она, смотри не хочу. Сегодня ее имя — Путин, понятие столь абстрактное и размытое, что лучше его не обсуждать. В конце концов, такую большую страну, как наша, только и можно объединить чем-то предельно расплывчатым. Другой вопрос — можно ли любить столь туманную сущность? Боюсь, что нет. А стоит ей, согласно детской считалке, хоть немного выйти из тумана — становится виден ножик, вынутый из кармана.
Читать дальше