Андрей Грунтовский - Разговор в письмах о материке Россия

— Почему «материк Россия»? — Ну что ж, это лишь очередная попытка дать определение тому, что было названо когда-то Третьим Римом, Святой Русью… А то — «западники», «почвенники», «пассионарность»… «Евразию» какую-то придумали — не в России разве живем? Это ведь не Атлантида какая-нибудь: стоит материк, как от веку стоял. Это мы бог знает где плавали. Пора бы и к берегу пристать.

Материк Радонежа и Китежа, Сарова и Соловков… А что, архипелаг ГУЛАГ не был разве? Был, был… Да ведь и в иных отечествах не лучше было. Кто успел внушить нам, что мы хуже всех? Просто всемирную историю подзабыли по отходчивости своей… Да, ГУЛАГи. Да ведь и Оптина была… А там и Болдино, и Шаблово, и Никола… В начале было слово и в конце — только что и останется…

Что бы ни случилось с нами, останется подлинная русская словесность: Шергин и Кривополенова, Честняков и Рябинины, Есенин и Рубцов. Останется русский фольклор, которого мы и вовсе не знаем, но на котором все и держится.

Можно назвать нашу попытку попыткой русского православного литературоведения. Нужно собрать все записи, — а часто это и не записи, а так и оставшиеся незаписанными мысли, — вместе. О разных авторах здесь: от стихов духовных — авторство коих Святой Руси принадлежит, от глубоко верующих Шергина и Честнякова (последний по факту уже есть местночтимый святой) до авторов иных — идущих к Богу. А порой и от Бога… Приукрашивать не надо. Всех их объединяют звание и долг русского писателя. Не во внешнем и преходящем здесь дело, ибо «по делам» оправдываются и спасаются. А дело писателя — это его слово. Об этом и речь.

От словесности нашей мы перейдем к истории…

«Материк Россия» — это не просто поиск своего, нового направления в литературоведении, культуроведении… и прочем веденье-неведенье.

Нет. Это попытка дать универсальный взгляд на Россию, ибо и любое «ведение» невозможно вне философской и богословской основы. Спор вечных западников и славянофилов, очевидно, пришел в тупик. Повсюду ищутся новые концепции. Кто-то пытается реанимировать «евразийство». Напрасно, надо оборотиться к России, к самой России, которую мы уже практически потеряли. Но… ищущий да обрящет. Ино побредем еще…

Я хочу написать о памяти земли. Земля ведь помнит все — не в смысле метафоры, аллегории, не в смысле языческого какого-нибудь волхования, а — онтологически помнит. Вот цитирую по памяти из 1237 года:

(«Слово о погибели Русской земли»)

Два слова: Русская земля…

Это та, где «мертвые сраму не имут», та, которая «уже за холмом еси», и та, которую «аршином общим не…». Написать книгу о Русской земле — это даже не идея была, не мысль (вполне безумная в наше время), не задача (столь же неразрешимая), а дело — простое и насущное, как пахота или сев. Единомышленники нашлись. Сразу возник эпиграф: «О светло светлая и украсно украшенная…» «Не слишком ли?» — было возражение. Нет. Не думается. Ведь так начинается «Слово о погибели Русской земли» — произведение времен Батыева нашествия. Нет, наш предок не был циником и не медных труб жаждал, а был очевидцем погибели… О том и писал, и в несгибаемой вере его оставалась она и за дымом пожарищ светло светлой и украсно украшенной. А иначе… не поднялась бы, пала во тьму вечную.

Веками ходили мы по ней, кормились тем, что взрастит она, за нее сражались и в нее уходили, чтобы стать со временем ее частью. А еще рушили, жгли, отрекались… И как бы тяжело ни было ей под нами, не уставала она помнить. И помнит, помнит от веку всякое дело и слово. И вдруг — в который раз! — уходит под ногами, распадается, и уже тянет гарью, и дым отечества становится горек. Попущением Божьим теряем — и навсегда ли или до срока и что теряем! Все это не осознано еще и, быть может, осознано уже не будет. Но и это еще не предел — есть и распад физический. Тогда и будут оценены наша культура и история. Пройденный, завершающийся путь России — все это столь серьезно и значительно для будущего, что уже не для здешней, земной оценки.